Китлинский - Клан – моё государство 3.

Павел и Валерий, после того как женщины убрали с общего стола и, перемыв посуду, освободили кухню, переместились туда. Им накрыли на двоих. Дети уже спали.

– Как тебе мой мужичок?- спросил Павел, разливая водку.

Коньяк принесенный Потаповым кончился и догонялись водкой разлива завода "Кристалл".

– Худоват немного, но кость широкая,- ответил Валерий.- Нарастёт мышца. Бойкий он, однако.

– Ты себя в его годы вспомни?

– В его годы я у бабки с дедом обретался. Под Ельней. Хулиганили мы в ту пору жутко. Ходили на места боев, собирали оружие и боеприпасы. Сколькие мои друганы сгинули от этой гадости! Но шарить продолжали всё равно. Обмены организовывали. Сходились в чистом поле, каждый что-то притаскивал, раскладывали в длинный ряд и ходили, выбирая и торгуясь. Вот веришь, нет, когда вспоминаю – страшно.

– У нас под Харьковом тоже было много оружия. Мы жили в том месте, где немцы взяли наши войска в котёл в 1943 году. От нашей деревеньки остались только головешки. Мать рассказывала, что аж до пятидесятого года жили в землянке, собирали конские лепешки и формовали кирпич на хату, а дом настоящий построили, когда я закончил училище. Мне в нём жить не довелось. Там меньший сейчас братуха живёт, Леонид. Жизнь раскидала по сторонам. Три брата и все в разных странах оказались. Лёнька на Украине, я в России, а Петро в Кустанае Казахстана,- Павел выпил залпом.

– Вас же четверо братьев-то?- закусывая, спросил Валерий.- Ещё Григорий был вроде. Я не совсем пьян пока. Помню.

– Он погиб,- ответил Павел.

– Когда?

– В 1991.

– Постой! Он шахтёр был. Так?

– Там и погиб. Метан взорвался.

– Вот те раз! Что ж ты не говорил?

– А что, Валер, говорить? Я и на похоронах не был. Телеграмму мне Лёнька дал, а тут путч, ебать его копать. Родня на меня до сих пор злая. Корят. Что, мол, я ни хуя не делал, сидел в своей Москве поганой, ни Белый дом ни брал и не защищал его. Мог бы, мол, послать их всех в одно место, к чему хохлу их дурацкие разборки? И вообще говорят, чтобы вертался на ридну неньку.

– Давай брата помянем,- предложил Потапов и стал наливать.- Я месяц в шахте проторчал, ох не сладкий хлеб!

– То, что ты видел – цветочки. У этого Александра уровень технический сильный, а в угольной до сего дня стахановским отбойным молотком работают и грузят лопатами.

– Ты был?

– На угольной? Был. И не раз. На той, что Гриша работал. Он бригадиром числился и меня с собой таскал. Крепь деревянная, скрипит, трещит, сверху сыпется, во рту уголь, в глазах уголь, в заднице тоже уголь и всё время ползком. Когда я туда к ним в первый раз попал, пришёл в тихий ужас. Как же вы работаете в таких условиях, спросил у них, а они только мне в лицо рассмеялись. Нормально, отвечают, работаем, план даём, не миллионщики, но свои двести тысяч гоним. Нет, Валера, это не страна и не лагерь. То, что рухнуло, была одна большая угольная шахта.

– За твоего брата!- Потапов поднял свою стопку. Они чокнулись.

– За него.

– Семья у него большая?

– Шестеро. Три на три. Жена его приезжала в апреле. Торговать. Мне моя рассказывала. Племяшу младшему четырнадцать, братуха хотел его ко мне определить, что б у меня жил, когда моя мёртвым разродилась, но его баба не дала. Теперь говорит рада бы, но вы, наверное, не возьмёте. Моя сказала, привози, не чужие, и воспитаем, и прокормим. Та заохала и снова отказалась. Деньги, правда, взяла. Раньше я ей слал переводы, но сейчас и они перестали ходить.

– А что идёт?- Потапов прикурил сигарету, затянулся дымом и громко икнул.- Ну всё! Теперь покоя не будет. Кажись, объелся.

– Иди в туалет, сунь два пальца,- дал совет Павел.

– Харчи жалко,- ответил Валерий, продолжая икать.

– Да хрен с ними! Замучает ведь. Вспомни молодость.

– И то верно,- Потапов поднялся с табурета.- Я мигом.

– Не спеши, никто не гонится. Я пока заварю кофе.

– Паш, лучше чайку крепенького,- сказал от дверей Потапов.

– Годится! Ты топай, робы справу,- махнул ему Павел.

Минут через двадцать Потапов вернулся с покрасневшими белками глаз. Больше по его лицу ничего не было видно.

– Полегчало?- наливая в кружки чай, спросил Павел.

– Хорошо-с!!

– Пей чаёк, с водкой чуть погодим. Пожуй малость.

– А как же!- Потапов придвинул ближе к себе тарелку с бутербродами.- Однако, я в самом деле объелся. Где ты гуся такого брал?

– Это не гусь. Это индюк,- Павел засмеялся.

– Да иди ты! Я что гуся от индюка не отличу, что ль?!

– А где ты гуся такого размера видел?

– Ну, положим, не видел и что?

– Гусь, гусь,- Павел рассмеялся сильней.- С машины торговали. С буды. Я подхожу, глянул, мать родная и гусь и не гусь. Спрашиваю почём, мол, цыплятки, а там мужик и баба продавали. Где, говорят, ты тут цыплят узрел? Это мил человек – гуси. Да нет я им говорю, это не гуси, это цыплята страусов. Мы от машины с Митькой отходили, народ с ног от хохота падал. Ну, ты сам прикинь вес гусыни 12 кило. Это как?

– Хрен её знает. Я ж не птицевод. Ну, их к чёрту этих птичек. Наливай. Гори оно всё огнём. Пить так пить.

– Поехали,- Павел подхватил бутылку и стал наливать.- Слушай, а может коньяк того?

– Хуй их знает! Всё может быть. Сейчас такое мешают, что люди мрут, как мухи.

– Мы ему не дадимся, я так думаю.

– А водка у тебя откуда?

– С завода,- Павел закатил глаза.- В подземке складик несунов нашли, однако, вот и разжились.

– Ты глянь! Такая работа ещё и поит!!??

– Ещё как. Знаешь, как мне мозоли пригодились?- они пустились хохотать.

На кухню вошла жена Потапова с бутылкой сухого вина в руках.

– Ну, вы, мужичьё, что так ржёте?! Детей побудите. Откройте нам бутылку,- она поставила бутылку вина на стол перед ними.

– Ого!!- взяв в руки, произнёс Апонко.- В кои веки нашлась?! Пробка в ней сидит. Нужон штопор.

– Долбани ей в донышко, вылетит,- посоветовал Потапов.- Мать, где вы её откопали?

– Маша при переезде сюда нашла в одной из коробок. Пашкина говорит заначка.

– Брешет,- вытягивая пробку и передавая бутылку открытой, сказал Павел.- Её схованка. Это вино продавали в 1978 в военном городке. Она с дуру купила коробку. В коробке шесть штук. Да вы же в тот год приезжали на мой день рождения и это вино пили. Утром. В похмелку.

– Не помню,- жена Потапова выскользнула с кухни.

– А я помню. Оно было,- кивнул утвердительно Валерий.- Борька Симонов их ещё фаустами обозвал за длинные горлышки.

– Пять мы тогда выдули, а как эта сохранилась не пойму. Что тут удивляться. При переезде мы многое нашли. Одних молотков штук восемь. Всякого барахла море, о котором и думать забыли. Самое смешное, что нашёлся мой вещевой паёк. Я его получил, когда мне присвоили майора. Как его увидел, писал кипятком.

– Это тот, что искали всей общагой?

– Ну!! Помнишь, как было? Я с ним прусь и тут вы с бутылками обмывать звёзды. На автопилоте я домой притащился, где его сунул, не помню, а следом переезды, переезды и пошло поехало.