Юрий Нагибин - Музыканты

Верушка уже взяла в руки накидку, но тут обнаружила какой-то непорядок в туалете, и сразу вокруг нее засуетились три горничные, что-то одергивая, оправляя, подкалывая.

Кальмана радостно удивляло, как быстро и уверенно хрупкая девушка превратилась в блистательную молодую даму. Верушка ничуть не отяжелела, упаси бог! - она внимательнейше следила за своим кушачком и весом, но налилась, развернулась в плечах, научилась придавать своему легкому телу величественную степенность. И откуда такое у недавней обитательницы захудалого пансиона «Централь», безработной статисточки? Она - дело его рук, он изваял ее, как Пигмалион Галатею! - горделивое чувство вновь разнеживающе смежило усталые веки Кальмана. Во тьме он слышит резкий, повелительный голос:

- Поправьте складку, чучело безрукое!

Он поспешно открыл глаза. Только в дреме могло почудиться, что сердитый окрик адресован ему, а не провинившейся горничной. Кальману по душе властная манера Верушки, столь чуждая деликатной Пауле; лишь раз или два за всю их совместную жизнь изменила Паула своей терпеливой повадке - ему во спасение. Верушка из породы сильных, из породы победителей. Хорошо, если сын и все дети, какие будут, унаследуют не только красоту, но и характер матери.

- Послушай, сердце, ты правда посвятил мне «Фиалку Монмартра»? - слышится мгновенно изменивший интонацию мелодичный голос, и Кальман испытывает гордость, что ради него Верушка насилует гортань, превращая терку в колокольчик. Как же считается она с ним, своим супругом и повелителем!

- Конечно, тебе. Ты же моя фиалка.

- А старик банкир, устраивающий счастье влюбленных, это ты сам? - со смехом спросила Вера.

- Ну… в какой-то мере, - смущенно сказал Кальман. - Но я присутствую и в художнике, таким образом, я устраиваю собственное счастье с фиалкой.

- Взбалмошная Нинон - это, конечно, Агнесса Эстергази. А вот кто такой шарманщик Париджи? - спросила она лукаво.

- Вымышленный персонаж, - пробормотал Кальман.

- Не хитри, Имре… А вы не колитесь! - прикрикнула на горничную. - Твоего злого, взбалмошного хапугу Париджи я вижу почему-то в юбке.

- Может, хватит об этом, Верушка? - Кальман кивнул на горничных.

- Подумаешь! - свободно сказала Вера. - Это никого не касается. Все мужчины ненавидят своих тещ. А мамуля такая непосредственная!

- Слишком, - пробормотал Кальман.

Верушка подошла к зеркалу, жестом отпустив горничных.

- Скажи, солнце, ты действительно обобрал Пуччини?

- Нет. У нас общий первоисточник: «Сцены парижской жизни» Мюрже. Либреттисты пошли в чужой след.

- Их пора менять, - заметила Вера (участь господ Брамера и Грюнвальда была в этот момент решена). - Они совершенно исхалтурились. Но где был ты?

- Возле тебя, - тихо сказал Кальман. - Я действительно не сидел у них над душой, как прежде. Что мне оперетта, когда рядом «магнит, куда более притягательный». Знаешь, откуда это?

- Из рекламного проспекта?

- Нет, из «Гамлета»… Понимаешь, Верушка, это самая личная из всех моих оперетт. Ведь даже сцена под дождем взята из жизни. Помнишь, как ты меня ждала, а я тебя потерял, и потом мы встретились возле твоего пансиона?

- Еще бы не помнить! Я этого тебе никогда не забуду.

- Неужели ты такая злопамятная?

- Шучу, шучу!.. Заглянем в спальню его королевского высочества и - в театр!

Они прошли в детскую. Здесь в кровати с сеткой, под бархатным балдахином, под присмотром накрахмаленной няньки, возлежал наследный принц - полуторагодовалый Чарльз.

Кальман глядел на сына больше чем с любовью - с благоговением.

- А знаешь, он все-таки похож на меня, - сказал Кальман, любуясь прищуренными глазками ребенка.

- Упаси боже! - вырвалось у Верушки.

- Что - я настолько уродлив? - не обиделся, а приуныл Кальман.

- Ничуть! Ты по-своему хорош. Любая твоя черта значительна, потому что на ней клеймо - Кальман. А если мальчик не унаследует твоего таланта?.. Пусть уж лучше он пойдет умом и талантом в отца, а красотой - в мать.

- Не возражаю, - кивнул Кальман, - только бы не наоборот… Ты знаешь, я лишь однажды был по-настоящему счастлив, - сказал он самой глубиной души. - Когда из тебя вылез этот людоед.

- Чует мое сердце, что он не последний, - покачала золотой головой Верушка.

Кажется, Кальман впервые отправился на премьеру в отменном расположении духа…

Появление Веры вызвало в театре едва ли не большее волнение, нежели самого прославленного композитора. Дамы общебетали ее меха, бриллианты, мужчины отдали дань красоте. Вчерашняя статисточка принимала всеобщее внимание как нечто само собой разумеющееся.

И была сцена под дождем, и Вера нашла руку Кальмана, и нежно пожала, и он уже не огорчался несколько вялым приемом своего детища и порхающим по залу именем «Пуччини». Вера была благодарна ему - все остальное ничего не значило. И тут грянула ослепительная «Карамболина - Карамболетта», мелькнувшая ему из глубины печали в далекие дни, - великолепная исполнительница с волнующе-зазывным голосом и совершенной пластикой схватила зал и властно повлекла за собой. И с последней нотой определилась новая победа Кальмана - такого шквала аплодисментов не было в «Иоганн Штраус-театре» со времен «Цыгана-премьера» и «Княгини чардаша».

- Ты - гарантия счастья, - шепнул Кальман Верушке, подымаясь, чтобы выйти на аплодисменты и восторженные вопли публики…

…- Мы опаздываем! - кричит Вера, еще более роскошная, сверкающая и сияющая, чем два года назад, когда Кальманы отправлялись на «Фиалку Монмартра».

- Не опоздаем, - проворчал Кальман. - Император не может опоздать. Значит, все остальные пришли слишком рано.

- Что ты там бурчишь, Имрушка? Опять чем-то недоволен?

- Я люблю традиции. Мы должны зайти в детскую.

Наследный принц что-то строил из кубиков и не обратил на родителей никакого внимания, но из сетчатой кровати в бессмысленной радости загугнило новое существо в чепчике.

- Принцесса Елизавета! - торжественно произнесла Вера.

- Лили… - прошептал Кальман и отвернулся. - Не могу… сердце разрывается.

Воплощенное здравомыслие, Вера не поняла движения мужа.

- Ты что?.. Здоровая, крепкая девочка!..

- Но такая маленькая, хрупкая, незащищенная!.. - тосковал Кальман.

- Ничего себе хрупкая!.. Высосала одну кормилицу, сейчас приканчивает вторую.

- Может ли быть что-нибудь лучше детей? - сказал Кальман.

- Взрослые люди, если они не гады. Неизвестные величины всегда сомнительны.

- Это не ты придумала, - Кальман глядел на Веру, словно видел ее в первый раз. - Ты не могла додуматься до такого.

- Ты считаешь меня круглой дурой?

- О, нет! - убежденно сказал Кальман. - По-своему ты очень умна. Но только другим умом.

- Хорошо, что покаялся. За это будешь награжден еще одной наследницей или наследником.