Светлана Борминская - Куплю свадебное платье

В подъезде время текло, как струйка воды из-под крана, но не для Дарь Иванны. Катастрофа возраста не задела ее юной души, а молодое поколение полежаевских любителей экстрима в сексе не дало ей возможности забыть, что она женщина.

А что какой-то шутник на двери написал мелом: «Венерические услуги. Почти даром», так дураков везде хватает. Лапонька таблички «Добро пожаловать» туда не вешала.

— Какая непорядочная эта Кокуркина! — говорили некоторые.

А ей хоть бы что! Она продолжала куролесить: намажется под индейца и ходит независимо по улицам, проспектам и скверам — стройная женщина преклонных лет.

— Этот старый осел! — взвыл Лабрадор. — Утянул меня, наконец, на проезжую часть! — И, зализывая рану на боку, жалобно взглянул на кота со скаредной мордой, чем того немало приободрил и обрадовал.

Кот даже заулыбался, впрочем, без особого доверия, обнажив кривой и опасный кошачий клык, и приподнял одну лапу, как обычно некоторые джентльмены манерно выдвигают одну ножку перед другой, увидев неплохую, на их взгляд, даму или более некрасивого джентльмена, чем они сами.

Такой уж это был кот. Из соседней «сталинки». Ничем вроде бы не примечательный, но себя этот кот считал кем-то вроде Наполеона.

Чтобы как-то уравновесить собачий взгляд на вещи с общепринятым, повествование также будет вести одна молодая женщина. Лабрадор как автор, безусловно, получит весь гонорар и потратит его на себя и своего хозяина до последнего юаня, но НАТАША… а НАТАША… В общем, даже Лабрадор согласился на соавторство, так что вам не о чем переживать.

Напоминаю, Лабрадор — это не фамилия, а название одной из песьих пород.

Но имейте в виду: если один человек рассказывает так, то другой абсолютно все переврет и накрутит своих мыслей, хотя чужие, бестолковые мысли даром никому не нужны.

Вот и тут… Нельсон, будучи Лабрадором, рассказал весьма бойко самое начало этой истории, доверил вам много своих умных мыслей, но он все-таки — литературно одаренный пес.

А НАТАША — обычная молоденькая женщина, ожидающая в недалеком будущем ребенка. И в школе по русскому у нее было твердое «три», и она даже не читала «Мертвые души» Гоголя… Ну, полистала там, а читать так и не собралась.

И ей доверять канву и тонкий, как экслибрис, сюжет этого романа может решиться только не совсем нормальный субъект, но псу как автору запретить этого никто не смог (хотя и пытались). Поэтому не удивляйтесь, увидев некоторые повторения про подъезд и его обитателей. И еще — у Нельсона есть очень уважительная причина передать нить рассказа другому человеку: Наташа в этой истории одна из пострадавших лиц.

Лабрадор:

Я уступаю на время свое место непревзойденного рассказчика историй. Ее зовут НАТАША — одно из самых красивых женских имен!

Пусть рассказывает она, а вы сравните, у кого лучше получается. А я пока сбегаю, проучу кота со скаредной мордой!

Наташа повертела гелевой ручкой и задумалась.

Здравый смысл никогда еще не подводил ее, а рассказывать эту историю смысла не было вообще никакого, ведь если каждый из шести миллиардов умеющих писать и читать только что написанное начнет гелевыми ручками портить кипы бумаг — жизнь на Земле остановится.

Кто тогда пойдет воевать за свободу палестинских окраин, а кто будет похищать людей ради выкупа, а кто станет выращивать опийный мак на склонах Гималайских гор и в прочих колдовских местах, а разливать первач по бутылочкам?

Кто???????????

Нет, ну кто?

Если все начнут писать каждый свою брошюрку, то жизнь на Земле станет похожа на читальный зал какой-нибудь районной библиотеки, которая напоминает тихий сумасшедший дом: ведь если все в зале говорят шепотом, а только выйдя на крыльцо, начинают орать, — что это?..

Вот именно.

И еще:

Я буду писать то от первого лица, то от третьего, могу еще от четвертого, не будьте слишком строгими… чмок! чмок!

Я родом из старинного русского города Сапожок-на-Оби. И всю свою жизнь прожила с бабушкой. Мама не захотела растить дочку в одиночку и завербовалась сперва на Сахалин, потом переехала жить в Японию, и след ее затерялся где-то в чувственных лепестках сакуры, удушливых ароматах Фудзиямы и бездонных самурайских глазах. Моя мама — красавица, а меня зовут Наташа.

И когда два года назад, ой, уже почти четыре, я окончила одиннадцатый класс сапожковской средней школы № 5, то мы с бабулей встали перед выбором — что же мне делать и с чего хотя бы начать?

Может, сразу выйти замуж? На меня было два претендента, и первый — Толик!

Толян ушел прошлой осенью служить и «мочил чехов по-черному», как он скупо ронял в письмах мне и своей маме Насте. Мы с моей будущей свекровью тревожно переглядывались и синхронно роняли: «Дурачок», — стараясь забыть про «мочение» и прочее убивание.

Вторым претендентом был разведенный учитель истории с географией — Вавилов. Но при всей его спортивной молодцеватости мне до такой зеленой тоски не хотелось на весь срок жизни стать Вавиловой, что я окончательно и очень сильно помотала головой прямо на выпускном вечере.

И красавец, блондин, ходячий сувенир Вавилов отошел легким шагом прямо в сторону барной стойки кафе «Воря», в котором наш класс отплясывал выпускной бал с другими «ашками» и «бэшками» из пяти городских школ. Была заварушечка!

Я любила раньше помечтать: вот уеду я из своего Сапожка-на-Оби!.. Только — куда? Я не знала.

Меня с детства называли «цыганочкой». Мама меня нагуляла, и я представления не имела, кто мой отец.

Когда я настырно пытала бабку: «Бабуль, ну кто?» — она обычно показывала пальцем в окно, за которым блистал малахитовый луг с черным лесом вдалеке, а мимо нашего крайнего дома шел пастух, за ним с колокольчиками на замшевых шеях брели коровки и козки с мордами ученых дам. В общем, бабуля, фыркая, говорила:

«Может, он, Наташка…»

Мне было лет семь или пять, не важно, но однажды я выбежала из дома, скатилась с крыльца и колобком погналась за пастухом.

— Эй! — завопила я, лавируя в пыли между коровами. — Эй-эй-эй!

Пастух, озорной дядька лет двадцати пяти с рыжими патлами и красным небритым лицом, смотрел на меня с верхотуры своего роста и туманно улыбался.

— Ты мою мамку знал? — драчливо подскочила я.

— А кто ж ее не знал? — потирая ухо, ответил пастух и вздохнул: — Красивая была девка.

— Почему — была? — тоном дочки следователя спросила я.

— Так уехала, — еще туманней вздохнул пастух, и еще раз вздохнул, и еще разок.

— А что ж ты ее бросил? — нахмурившись, наступала я.

— Я б не бросил, если б моя была, — не сразу ответил этот рыжий. — А ты что, драться собралась?