Альва Бесси - Люди в бою

Двадцать четвертого июля в полночь мы выбираемся из ущелья, карабкаемся в темноте по склонам, то и дело оступаемся, подворачиваем ноги на скользких камнях, устилающих дно ручейка, стекающего в ущелье; все боятся потеряться, поэтому каждый цепляется за впереди идущего. Не видно ни зги; разговаривать, курить запрещено. По дорогам в кромешной тьме сплошной вереницей ползут грузовики, они везут небольшие пушки, боеприпасы, счетверенные пулеметы, готовые секции понтонных мостов, которые будут составлять на месте. Постепенно нам становится ясен размах операции, и мы приободряемся; под деревьями по обочинам дороги лежат все новые и новые секции моста, огромные бочки, лодки; караваны мулов везут грузы поменьше, пулеметы; связные на мотоциклах шныряют между колоннами бойцов и грузовиками, поминутно рискуя в них врезаться. И хотя Большой Медведицы, которой мы любовались несколько ночей подряд, сегодня не видать, зато сейчас царит такое оживление, что мне невольно вспоминается Таймс-сквер вечером, когда он сверкает огнями, запружен толпами нарядных людей, спешащих в театры и в кино; когда на нем горят рекламы, кричат зазывалы, мелочные торговцы, разносчики газет; негромко рокочут моторы машин, пахнет бензином. Прелестные девушки прогуливаются под руку со своими кавалерами, улыбаются им, блестя подведенными глазами. В залах театров опускаются занавесы, пары торопятся домой; мои ребятишки в Бруклине давным-давно спят… а мы сворачиваем с дороги, идем по пересохшему руслу речушки, впадающей в Эбро. Когда до рассвета остается два часа, мы устраиваем привал и засыпаем без задних ног прямо на врезающейся в бока острой гальке. Ночь стоит сырая, сильно пахнет рекой, поет ночная птица.

На заре, едва продрав глаза, мы видим, как к нам мчится, подскакивая на каменистом дне, грузовик с кофе, но мы не успеваем даже встать в очередь — приходит приказ выступать, и мы остаемся без завтрака. Наш почтальон Эд Флигель бегает взад-вперед вдоль рядов, выкрикивает имена, раздает полученные письма — их совсем немного. Дети не пишут, никто мне не пишет. «Прости, Ал, — говорит Флигель. — Хотелось бы тебя порадовать, да нечем». На нет и суда нет. Мы настороженно идем гуськом по берегу пересохшей речушки, наши ребятишки озираются, у них легкие, порывистые, как у птиц, движения. Слышен свист приближающегося снаряда (звук такой, будто рвут шелк), мы пригибаемся, но снаряд взрывается на склоне в полукилометре от нас. Наша цепочка приходит было в движение и снова останавливается; ребята смеются, шутят, толкаются, потом присаживаются, ждут, когда мы снова двинемся в путь. Над нами проносится следующий снаряд, испанские ребятишки падают как подкошенные, остальные стоят как стояли — опять перелет. Анхель, наш крошечный брадобрей — в нем чуть больше метра росту — поднимает на меня глаза с земли и говорит:

— Malo, Бесси, malo [131] Плохо, плохо (исп.). .

— Es nada, hombre [132] Терпи, парень (исп.). , — говорю я.

— Tengo miedo [133] Я боюсь (исп. ). , — говорит он, и мы оглядываемся на безобидный столб бело-бурого дыма, стелющийся по склону; еще несколько залпов, и обстрел кончается.

Ближе к Эбро мы углубляемся в чащу, заросшую камышом и болотным хвощом; останавливаемся отдохнуть, укрывшись в густой листве. Одни ребята открывают коробки с сардинами, набивают рты рыбешками. Другие залпом опорожняют наполовину свои фляжки: хотя солнце стоит еще низко, нас томит жажда. Река неподалеку: ее не видно, но ее близость ощущается. Мы уже знаем, что первыми переправляться через реку выпало не нам — задолго до рассвета Эбро форсировали югославы, чехи и поляки — и все, похоже, прошло благополучно.

Из-за зарослей камыша появляется Аарон.

— Бесс, — говорит он. — Иди погляди, что тут творится! — Он сияет от счастья, как ребенок.

Обогнув заросли, мы выходим на обрывистый берег и останавливаемся — по широкой, безмятежной глади реки в лучах восходящего солнца скользят лодки, множество гребных лодок, в них сидят бойцы; лодки тихо, бесшумно пересекают реку взад-вперед, быстрое течение чуть относит их.

— Красотища! — говорит Аарон. — Ни дать ни взять Проспект-парк летом!

Мы вылезаем из зарослей, скатываемся по обрыву на берег, когда в небе появляется двухмоторный итальянский бомбардировщик — фашисты используют его как самолет-разведчик; его красивая бледно-голубая окраска почти сливается с небом, «Abajo!» — кричат бойцы и распластываются на берегу, вжимаясь в речной песок. Надо мной стоит мул; заслышав раздирающий уши свист бомб, бойцы закрывают головы руками. Раздается резкий пронзительный звук взрыва, оглушительный грохот, берег рушится на нас, мул лягается, пятится, бойцы кричат. Самолет набирает высоту, улетает вниз по течению реки. Аарон кричит: «Пошли», и мы бежим к лодкам.

Мы садимся в лодки, медленно, неспешно переправляемся через широкую быструю реку; мы все как на ладони, мы ничем не защищены, нельзя передать, до чего это неприятное ощущение. Мы следим за самолетом, и вот он опять над нами — он с ревом ныряет вниз с противоположного берега, четыре пулемета строчат напропалую, почти у самого нашего берега он взмывает в небо. Мы пристаем к берегу, выпрыгиваем из лодок, мчим во весь опор к редким купам деревьев, но самолет снова кружит над нашей стороной, прочесывает пулеметами берег. Никто не говорит ни слова, никто не командует, а тем временем самолет приближается, вот он уже в сотне футов над землей, пули взметают песок, в четыре пулеметных очереди прошивают берег, деревья; пропеллер рычит, как лев. И тут враз раздается залп из тысячи четырехсот винтовок. Мы приходим в неистовое возбуждение, поднимаем глаза на самолет, он летит совсем низко, нам видно, как сверкают на солнце его заклепки. Мы старательно целимся в самолет. С двух берегов реки два батальона враз стреляют в самолет из винтовок и ручных пулеметов, у нас душа уходит в пятки. Самолет поднимается в воздух, зависнув на пропеллере, чуть не стоя на хвосте, моторы его ревут от натуги, он набирает высоту и исчезает. «Так им и надо! — кричат ребята. — Так им и надо, мерзавцам! Пусть только попробует вернуться, сукин сын, мы ему зададим перцу, так его растак». Но самолет не возвращается. Мы хохочем, кричим, нас смешит все: трос, который тянут через реку, — на нем будут крепить понтонный мост; упирающийся мул, которого уговаривают войти в воду; большой иззубренный кусок шрапнели, который один боец подбирает на берегу. «Ого, — говорим мы, — эта штука может продырявить тебя, да, да, это штука серьезная». Один боец прячет кусок шрапнели в рюкзак на память. «В чем, в чем, а в храбрости этому летчику не откажешь, — говорит кто-то. — Не побоялся пролететь прямо над нами».