Альва Бесси - Люди в бою

…Я еще сплю, когда с вершины нашего холма в первый раз идут в атаку. Аарон меня не будит, но звуки стрельбы сотрясают воздух, земля дрожит от рвущихся мин и артиллерийской пальбы, и я просыпаюсь. Однако когда я встаю, оказывается, что батальон уже ушел в наступление. Здесь остается совсем мало бойцов, да и те, похоже, сами не свои. Одни держатся крайне напряженно, другие с напускной лихостью. Я ищу Аарона, но его нигде не видно. Ищу нашего комиссара Харолда Смита, но Кёртис, грызя ногти, говорит, что он тоже пошел в атаку. Я кидаюсь наверх, пригнувшись, бегу к гребню холма, смотрю из-за дерева вниз. И ничего не вижу.

Чтобы достичь лесистого подъема на холме, занятом фашистами, нашим бойцам надо пересечь дорогу на дальнем склоне нашего холма, сбежать вниз по засаженному виноградом, разбитому на террасы склону и сделать бросок метров этак через триста пятифутовых лоз. Стрельба идет сильная, мины беспрерывно ложатся на задний склон нашего холма. Я спускаюсь вниз по склону и залегаю в небольшой выемке под деревом. В небе неожиданно появляется эскадрилья вражеских самолетов черного цвета — одномоторных, с низко расположенными крыльями; они налетают с тыла, пикируют на холм, который мы оставили, все четыре пулемета стрекочут вовсю. Они скрываются за холмом, взмывают вверх, ложатся на крыло и возвращаются к нам в тыл, взлетают еще выше, делают полубочку, полупетлю и снова висят над нами. Очень красивые, они повторяют свои маневры минут пятнадцать, потом улетают. Наша пулеметная рота на левом фланге обстреливает самолеты, потом стрельба прекращается, и выстрелы доносятся лишь со стороны фашистов — беглый огонь из винтовок, пулеметов, минометов: мины летят так высоко, что их приближения не слышно, а раз их не слышишь, значит, готов (не вполне, конечно) к тому, что они угодят в тебя в любую минуту. Поэтому разумнее оставаться на месте в надежде, что мина не шлепнется у твоих ног и не разорвет тебя на клочки.

Появляется Аарон вместе с Диком Рушьяно, у обоих осунувшиеся, мрачные лица. На этот раз у меня хватает ума не задавать вопросов; Аарон с Диком садятся рядом со мной, и некоторое время мы сидим молча. Потом Аарон говорит:

— Я знал, что так и будет, наперед знал, что так и будет. — Аарон кусает губы. — Я просто мясник, — говорит он. — Гнал ребят силой, парочке пришлось дать коленкой под зад. — Он смеется. Тут он замечает, что держит пистолет в руке, открывает затвор и выкидывает две пустые гильзы. Смотрит на меня, потом отводит глаза.

— Где они? — спрашиваю я.

— Там, на переднем крае. Наступать не хотят, вернуться не могут.

Дик встает и отходит.

— Бесс, — говорит Аарон. — Мне пришлось парочку из них взять за шиворот и вытолкать вперед.

— Понимаю.

Потом он говорит:

— Пойду поговорю с Вулфом, — и шагает вдоль подножия гряды к штабу батальона: голова опущена, руки бессильно повисли.

Я думаю о бойцах на переднем крае: они лежат посреди виноградника — и погибшие от ран, и оставшиеся в живых — и останутся там до темноты. До меня вдруг доходит, что Аарон сознательно не разбудил меня утром, и я чуть не плачу.

— Где этот подонок Гарфилд, так его растак? — спрашивает Смит. Рука у него обмотана носовым платком.

— Не знаю.

— Обязан знать!

— Я не видел его с тех пор, как он вчера днем повел Табба в санчасть. — Я смотрю на руку Смита, но он мотает головой.

— Ерунда, — говорит он. — Пуля прошла насквозь. Пользы от этой руки все равно не было. — Его смешит, что одну и ту же руку прострелило дважды чуть не в одном и том же месте, с разницей в полдюйма. Нерв, перебитый несколько месяцев назад пулей, так и не восстановился.

— Сходи к доктору, — говорю я.

— Потом.

Возвращается Аарон, он садится, неторопливо чистит тряпкой, намотанной на веточку, пистолет. Появляется Гарфилд, мы скопом напускаемся на него. Он говорит, что помогал доктору Саймону в санчасти и всю ночь таскал носилки.

— Тебе полагалось быть тут, — говорит Аарон. — Ты же знаешь, что у нас нет другого фельдшера.

Харолд говорит ему:

— Там, на другом склоне, прямо у дороги, много раненых. Ступай перевяжи их.

Гарфилд стоит перед нами в своих шортах, и мне впервые бросается в глаза несоответствие между его волосатыми мужскими ногами и пухлым красным дрожащим ртом. Он нехотя поднимается на пригорок позади нас, однако через несколько минут возвращается обратно.

— Там сильный огонь, — говорит он. — Сейчас туда опасно идти.

— Спасибо, просветил, а то я без тебя этого не знал! — говорит Смит. — Наши товарищи там истекают кровью. Ступай перевяжи их, если не можешь вытащить из-под огня.

Гарфилд уходит.

— Чертов слабак, — говорит Харолд. Глаза его за толстыми стеклами очков полыхают, но, возможно, это отсвет полуденного солнца.

— Ступай в санчасть ты, великий комик, — хмуро говорит Аарон. — Мы и без тебя справимся.

— Ладно, — говорит Харолд, — но я обязательно вернусь.

— Обойдемся и без твоих одолжений, — говорит Аарон. — Послушай, Бесс, — говорит он мне. — Тебе придется сходить в 3-ю дивизию, попросить, чтобы они прислали нам подкрепление. Нас могут контратаковать.

Передо мной, между полукружьями подковы, открытая местность, простреливаемая пулеметами, и я взрываюсь.

— Еще чего! — говорю я. — Я не посыльный! С тех пор как Теописто ранило, я опять твой адъютант.

Аарон зло смотрит на меня, поднимается.

— Я приказал тебе идти в 3-ю дивизию. А ну марш!

Я отхожу и слышу, как он что-то бормочет. Сделав пол-оборота, я как можно нахальней гляжу на него и спрашиваю:

— Что еще ты там сказал?

— Я сказал: береги себя, — чуть погодя буркает Аарон, отворачивается и отходит, а я пускаюсь в путь по открытой местности, забавляюсь игрой в прятки со снайпером противника, засевшим в леске за виноградником, — падаю плашмя, перекатываюсь с боку на бок между рядами лоз, встаю, снова припускаю бегом. Кто уже вышел из игры? Ник, Мадден и Лино убиты; ранены Табб, Хошули и Скарлеттос (в горло), Теописто и Хоакин, посыльный Хуан («тяжело»), Хэнк Уэнтуорт и капитан Ламб (у него прострелено бедро), прирожденный мим — негр Маркус Рансом и Моррис Голдстайн, комиссар Ламба (в плечо и в ступню), Майк Павлос, помощник Гарфилда (сломал щиколотку, свалившись со стены); многие безымянные испанские парни, многие бойцы в других ротах, о которых мы еще не знаем; многие-многие из тех, кто лежит сейчас на солнцепеке между нашими и вражескими позициями, к ночи наверняка помрут, а может быть, и нет?

Когда я возвращаюсь с сообщением, что в данный момент 3-я дивизия не может дать нам ни одного бойца, я все еще ощущаю во рту вкус спелого инжира, который рвал по дороге; чудный сочный фрукт тает на языке. Аарона нигде не видно, но вдруг поднимается громкий крик на английском и испанском языках: «Идут! Ellos vienen!» — и Дик отдает приказ всем залечь на гребне, прихватив с собой ручные гранаты. Мы лежим за деревьями, левой рукой выдергиваем чеку, правой — одну за другой — зашвыриваем гранаты на склон напротив. Нам даже не слышно, как они рвутся, такой стоит грохот; вокруг падают мины, строчат пулеметы (их огнем фашисты прикрывают свое наступление), снаряды ложатся за нашей спиной (наводчики почему-то никак не могут пристреляться), а те из нас, у кого нет гранат, стреляют из винтовок. Но постепенно шум стихает, тут я обнаруживаю, что рядом со мной лежит батальонный разведчик Фрэнк Стаут, — он ведет прицельный огонь из своей отличной чешской винтовки. Я не могу понять, откуда он взялся и что он тут делает.