Мерси Шелли - Худловары

Вена — город массивных зданий и микроскопических урн. Так и ждешь, что от какого-нибудь каменного льва на фронтоне отвалится мраморное яйцо — и прямо тебе в темечко. А ни фига! Никаких отломанных яиц, нигде ни окурочка. Кусты стрижены под пуделей, и даже трава как будто вылизана вся.

Черт дернул меня изобразить джентльмена: уже полчаса хожу по этой барочной чистоте на площади Марии-Терезы с огромным пакетом пустых бутылок из-под пива. Вокруг идут девушки, при виде очередной урны они радостно орут: «И в эту тоже не влезет!»

А вот с запахом тут ничего не могут сделать, как ни вылизывай. Все города пахнут, и Вена, пожалуй, эффектнее многих. В Нью-Йорке во время прогулки по Маленькой Италии тебя с каждым порывом ветра кидает в соседний Китай — и обратно в пасту. В Вене проще: весь центр громко и основательно воняет лошадиным говном. Время от времени, при севером ветре, в говно просачивается запах пирожных, но ненадолго.

Ратушная площадь — единственное место, где запахи из множества палаток японской, китайской и прочей интернациональной кухни перешибают лошадиный сортир. Вот что могут сделать люди, если действуют сообща. И не говорите мне, что коммунизм родился не в Вене!

В Вене, как и в Риме, архитекторы любили кончать жизнь самоубийством, если ихнее произведение обругал папа или император. Так поступил, в частности, дизайнер Оперного Театра. Вскрыть вены в Вене — в этом есть поэзия.

Зато император Иосиф, когда узнал, что его коммент довел архитектора до вен, поступил совсем не поэтично. Он после того случая решил всегда говорить архитекторам одни комплименты. Построит какой-нибудь лох совершенно отвратное здание, а император тут как тут: «Чудесно! Восхитительно! Микеланджело отдыхает!» Так они и застроили всю Вену этими ужасными каменными конюшнями.

А Моцарт жил на Блутгассе — Кровавой улице, где били коров и кровь стекала вдоль по улице аккурат под окна Моцарта. Кроме того, в его дворике стоят целых четыре огромных мусорных бака, не какие-то там микроскопические урны. Моцарт — наш пацан!

Любек — город марципанов и пенсионеров. Главное туристическое развлечение — поиск туалета. Напоминает игру «Зарница». На перекрестках стоят стрелки с надписью WC. Все они ведут из разных концов города в один туалет около Ратуши, которого никто не видел. Лично я сдался через полчаса блуждания по этим стрелкам — просто зашел в «Макдоналдс».

Зато сестрица нашла в Любеке аж четырех разных бронзовых львов в разных концах города. Львы начинают меня доставать.

Стокгольм — город слепых велосипедистов. Велосипедные дорожки помечены знаками, которые не просто нарисованы на асфальте, а сделаны такими очень выпуклыми. Если слепой велосипедист падает, он легко находит велосипедную дорожку на ощупь. Правда, сам я тут ни одного слепого велосипедиста не видел. Наверное, они выходят на охоту ночью.

Еще Стокгольм понравился (сначала) тем, что в нем не было львов (сначала). Зато были лошадки. Особенно симпатичная мультяшная лошадка стоит у ратуши.

Я уж было обрадовался, потому что львы меня совсем запарили. Мало того, что львов не существует в природе — ведь они, подобно грифонами и драконам, являются совершенно мифическими животными. Но драконы по крайней мере встречаются в северных мифах. А львы — это же чистейший индо-африканский фольклор. Помешательство Европы на львах — ни в какие ворота! Совершенно невозможно объяснить, почему эта болезнь тут возникла и так широко распространилась. Тут даже не умеют как следует рисовать этих фантастических тварей: в Москве все львы похожи на облезлых дворовых собак, а в Питере — на довольных домашних кошечек.

А в более цивилизованных европейских городах вообще шагу не ступить, чтобы без ухмыляющегося льва. Я пытался их игнорировать, но это непросто, когда у тебя сестрица на львах помешалась (что тоже довольно странно, учитывая ее новгородское происхождение).

Короче, в Стокгольме их какое-то время не было видно. Вот, думаю, хоть один здоровый город. Фигня! Под конец прогулки мы все-таки на них наткнулись. Они были замаскированы под такие неприметные столбики, которые отделяют пешеходную улицу от проезжей части. А приглядишься — бля, опять львы!

Нет, надо срочно двигать в Китай — иначе даже не знаю, как спастись от этого львиного бреда. Они ведь теперь мне повсюду мерещатся. А один даже ходит по квартире и время от времени запрыгивает мне на плечо.

Судя по всему, Европу моя сестра переварила так же легко, как Москву. Никаких особых перемен в мировоззрении. Разве что мама потом рассказала одну мелочь: по возвращении из путешествия Арина перешила свои штаны каким-то хитрым итальянским способом.

Сам же я помощью сестры и путешествия вполне отвлекся от лишней духовности. Ни о каком писании албана во время тура не было и речи, хотя «Псион» был с собой. Единственное, что я на нем сделал, — составил календарь «Русские хайку». То есть даже и не писал ничего, лишь расставлял чужие трехстишия на каждый день, с учетом праздников и народных примет. Что ни говори, а путешествия — лечат.

Но из них все равно приходится возвращаться.

Праздник урожая

Не зря я недолюбливал попов. Христианская рыба «рождествобла» год за годом подталкивала меня к болезни писательства. Первый кусок «Паутины» опубликован на бумаге в декабрьском номере Internet за 1997 год. Последняя глава вывешена в Интернете в декабре 2000-го. А 25 декабря 2002-го я получил в «Амфоре» свою авторскую пачку бумажной «Паутины».

Там же на Петроградской зашел в суш(с)и-бар и съел две порции сус(ш)и с копченым угрем. И рисовым чаем запил. Точь-в-точь как делал герой моего албана.

Албан тут же поступил в продажу через Интернет. На сайте «Болеро» приятно было узнать, что вместе с «Паутиной» чаще всего покупают книги «Формула-1. Факты и статистика» и «Особенности дизайна с Macromedia Flash». В целом, если смешать, получается нечто забойное, типа «Дзэн и искусство вождения мышки».

Зато «лучшими книгами в том же жанре» были указаны несколько романов Фолкнера. Я спросил у Ксюши, кто такой Фолкнер. Она сказала, это вроде ругательства. Выражение «пишет как Фолкнер» означает «у этого мудака каждое предложение кончается через две страницы после того, как началось». Товарищи, это наглый поклеп! У меня в «Паутине» есть предложения в одно слово и даже в один знак!

Некоторое время я спасался от этих нездоровых, типично писательских реакций, усердно занимаясь айкидо. Вот где реальность! Сэнсэй Жора говорит: «На одном развороте нужно переставлять все три ноги» — и ты понимаешь, что уже почти стал Шивой!

Но и здесь меня ловила нездоровая слава. Выхожу поздно вечером из зала, потихоньку крадусь в темноте к метро… и натыкаюсь на писателя Горчева! А он, мятежный, тут же бежит стучать об этом в своем ЖЖ: