Борис Минаев - Психолог, или ошибка доктора Левина

– Ну ладно, – сказал Лева. – Я не знал, что у вас игра. Я думал, мы просто едем в Нижний Новгород. Посетить Макарьевский женский монастырь. Помолиться о своих грехах. И все такое прочее.

Тетка Марина с неодобрением посмотрела на него и приступила к обряду целования Петьки. Целовала она его так долго и так страстно, в обе щеки, в лобик и в носик, как будто боялась больше не увидеть.

– А правда, пора! – не выдержал Лева. – До свидания, Марина Авеэзровна.

– Лева! – всхлипнула она. – Я на вас надеюсь! Вы всетаки доктор…

Лева хотел буркнуть свое обычное: «я не доктор, я психолог», но сдержался и только молча кивнул.

Тетка Марина бросилась на шею племяннику, тот кисло поморщился, но ему, как и Петьке, пришлось смириться и терпеливо все выслушать и все выдержать – страстный шепот о каких-то теплых носках, о жареной курице, о режиме, о таблетках в особом отделении чемодана, где второе дно, ты же знаешь, ну и так далее, и так далее…

А также бесконечные поцелуи.

– Ф-фу! – сказал Калинкин, когда они наконец вошли в вагон. – Ох уж эти мне еврейские мамаши. И еврейские тетки. Конец света.

– Дурак ты! – задумчиво сказал Лева. – Это ж счастье. На всю жизнь…

– Ну вот и женись на ней! – легкомысленно сказал Калинкин, укладывая чемодан под сиденье. – А то я вижу, ты в последнее время что-то углубился в изучение русского национального характера.

Лева надулся и вообще перестал разговаривать с Калинкиным, вплоть до самого вагона-ресторана. Он начал разговаривать с Петькой.

Петька, надо сказать, был совершенно охреневший от счастья.

Он быстро скинул шапку, шарф, пальто и сидел в валенках, в домашней вязки свитере, красный и загадочный, не отрывая глаз от проплывающих в окне железнодорожных пейзажей.

– Пап, смотри! – закричал он. – «ЮКОС» повезли!

Лева с интересом глянул в окно. Там с перестуком, в снежной поземке, проплывал бесконечный состав с цистернами чего-то горючего. На цистернах и впрямь крупными красивыми буквами было выведено запрещенное слово «ЮКОС».

– «ЮКОС», Петька, уже давно отвезли, – мрачно сказал Калинкин. – Это уже не актуально.

Лева задавал Петьке вопросы, и тот с охотой на них отвечал:

– Тебе сколько лет?

– Три с четвертью!

– А четверть – это сколько?

– Ты чего, считать не умеешь?

– Ладно. А папе сколько?

– Пятьдесят!

– Точно?

– Не знаю!

– А маме сколько?

– А маме сорок!

– Это тебе папа сказал, что сорок?

– Нет! Мама!

– А когда она это тебе сказала?

– Не помню!

– Отстань от ребенка со своими дурацкими вопросами, – сказал Калинкин. – Жрать охота. И выпить. Не буду я эту курицу. Давай ее на вечер оставим. В смысле, на ночь.

Они пошли в вагон-ресторан и заказали по сто пятьдесят, борщ, а ребенку – салат оливье.

– Может, гречку лучше? – сердобольно сказала официантка. – С помидорчиками…

– Оливье! – твердо сказал Петька, и они втроем кивнули официантке.

Опрокинув первую рюмку, Калинкин быстро заговорил. Он старался говорить так, чтобы Петька ничего не понял. Это выглядело глуповато, но Лева уже махнул рукой на все… И слушал, задумчиво глядя на красные щеки Дашиного сына.

Что-то в нем было от Даши. Точно было. Разрез глаз? Улыбка? Непонятно…

– Бредятина, – сказал Калинкин. – Сколько мы там пробудем? Ну от силы неделю… А дальше что?

– Не неделю, а две, – лениво отозвался Лева. – Слушай, надоело одно и то же. Давай о чем-нибудь высоком. Ты же можешь, я знаю.

– Давай, – с неожиданной готовностью отозвался Калинкин. – Знаешь, о чем я сейчас подумал? Что это война, – он кивнул на Петьку. – С самого начала, когда я его захотел. Я его захотел и понял – мир не разрешит мне, не позволит. И я сказал себе: или я сделаю это, или умру. Понимаешь?

– Нет, – спокойно сказал Лева. – Выпей еще…

– Ну как же ты не понимаешь? – пьяно обиделся Калинкин. – В моей жизни было все: были драки, например. Настоящие драки, когда меня так молотили, что я потом месяцами в больнице валялся. Были увольнения, скандалы. Были угрозы. Шантаж. Был развод. Были доносы. Интриги. Партсобрания. Оскорбления. Все было. Но войны не было. Я всегда жил в мирное время. Всегда. А когда… ну вот когда это все началось… я понял, что это война. Со всем миром. Потому что мужчине не позволено иметь ребенка. Его может иметь только женщина. Ты хоть это понимаешь? Есть в мире вещи, которые мужчине запрещены. А почему? Ну почему, скажи?

– Да не знаю я, почему… Ты скажи.

– Я скажу. Только тебе это не понравится. Мужики – расходный материал. Они не для жизни. Они для смерти. Вот почему бабы дольше живут?

– Не всегда.

– Ну да, не всегда. Но, как правило. Говорят, что они живут более бодро, всегда заняты, всегда при деле. От этой типа бодрости у них век длинней. Ерунда. Потому что они подсознательно себя берегут. Ну биологически. Потому что у них там внутри жизнь. Какой-то код, или шифр, или клетка какая-то, я не знаю. Одинокие бабы, без детей, тоже себя берегут. Все равно они чувствуют его внутри. А мужики – голая энергия. Бессмысленная. Взяли у них там из организма чего-то – все, иди гуляй. Или деньги зарабатывай. Или на хуй пошел.

– Сам пошел, – сказал Петька. – На хуй.

– Знаешь, Калинкин – рассвирепел Лева. – Сейчас я пойду. Спать пойду. Допью и пойду. А вы тут это… поговорите еще.

– Да ладно тебе, – улыбнулся Калинкин. – Тебе ж интересно, я знаю. Не буду больше ругаться.

– Слушай, а как же любовь? – спросил Лева. – Ведь она же типа есть? Я точно знаю.

– Тоже бабы придумали. Это их оружие. Главное.

– Понятно. Продолжай.

– Но не в этом дело… Бабы, женщины, девушки, прекрасные дамы… Разве я против? Разве я тебя осуждаю? Люби сколько хочешь. Кого тебе там надо – Марину, Лизу, Дашу? Пожалуйста. Хоть всех сразу. Не в том вопрос.

– В чем?

– Я хочу отнять у них это право. Эту силу. Я хочу быть таким же сильным, как они. Я не хочу быть существом второго сорта. Третьего сорта. Второй сорт – дети. А мужики – третий. Ты заметил, что все женщины любят природу? Очень… Любят выращивать, любят гулять, любоваться закатом, звездами. Все без исключения. Почему?

– К гармонии стремятся.

– К какой гармонии? С кем? С природой? Ни фига подобного. Они сами природа. Они сами сила. Ну как тебе объяснить… Ну вот есть магия, да? Ну, какие-то там таинственные дела, архетипы, заклинания, обряды вуду, колдуны, черные, белые, Кашпировский там, прочая хуйня.

– Обещал.

– Да. Не буду. Так вот. Это все – попытки мужиков проникнуть в эту историю. Зацепиться за эту силу. Но по сравнению с тем, что может любая баба – абсолютно любая, – это такие игрушки! Понимаешь? Это власть! Дети – это их власть!

– Это ты уже говорил.

– Я всегда буду это говорить! Пока у них есть эта власть, мы просто портим воздух. Мы просто их рабы. Все должно быть не так. Все! Мужчина – творческое начало. Он должен это преодолеть. Должен справиться. Вот я на себе испытал – какая это война. Не на жизнь, а на смерть. Вот смотри, мы с тобой бежим. От кого? От какой-то…