Александр Проханов - Красно-коричневый

Толпа колыхнулась, как хлебное поле от ветра. Ее повело в одну сторону, потом в другую. Как ветер, упавший с высоты, раздувает хлеб до земли, обнажая пустую пашню, так кинулись врассыпную люди, открывая пустое пространство, по которому ползли, замирали раненые и убитые.

Руцкой продолжал шагать. Человек с мегафоном радостно и торжественно рокотал. Но из здания мэрии, из невидимых бойниц било стрелковое оружие. На Руцкого наваливались, тащили его на землю охранники. Один взгромоздился на него, уткнул лицом в землю, а двое других, припав на колено, слепо водили по сторонам стволами.

– Подавить!.. – Хлопьянов слышал сиплый голос Руцкого, выбивавшегося из-под грузного охранника. – Сволочи!.. В народ!.. Приказываю взять мэрию!.. А этих сук расстрелять на месте!..

Его приказ, переданный по рации, и действующая вне всяких приказов, разливавшаяся по толпе ярость и ненависть снова собрали людей и черными косыми клиньями двинули к мэрии. Хлопьянов, сначала снесенный в сторону, а потом единым, дунувшим в толпу порывом возвращенный в бегущее толпище, впервые за эти часы вспомнил, что под мышкой у него в кобуре пистолет. Выхватил его и, держа стволом вверх, кинулся вслед за охранником, за его локтями, спиной, стволом автомата. Отовсюду прыгали, нагибались, бежали к мэрии люди, стараясь миновать открытое, поражаемое пространство. Среди бегущих Хлопьянов увидел Вождя, сосредоточенного, быстрого, с пшеничными усиками, вооруженного автоматом. За ним поспевали двое, мощных, сильных, перетянутых портупеями, с красно-белыми нашлепками на рукавах, оба с оружием, не отстававшие от своего командира.

Остановленная выстрелами толпа напирала с проспекта. Другая ее половина, обстрелянная и сметенная, лежала на земле, за парапетом, в кустах и деревьях. Но уже шевелилась, поднималась, бежала к мэрии. Грузовик, который недавно таранил заграждения, снова двинулся, въехал на пандус. Водитель в кабине крутил баранку, в кузове примостились стрелки, трепетал, развевался на металлической стойке красный флаг.

«Ну, тарань, тарань!..» – торопил Хлопьянов, боком пробираясь вдоль каменной лестницы, стараясь слиться с шершавым гранитом, не подставить себя солнечным стреляющим окнам. «Тарань!..» – повторял он в радостном предчувствии боя, уповая на удачу, на свои сильные напряженные мышцы, на оружие.

Грузовик разогнался на пандусе и ударил радиатором в стеклянные двери. Проломил, осыпал стекла, застрял в переборках. Из глубины ударили ему в лоб автоматы, набили радиатор пулями, разнесли в пыль лобовое стекло. Несколько трассеров вынеслось и погасло на солнце.

Грузовик попятился, окутанный паром, отекая пробитым радиатором, вынося на себе осколки. Водитель радостно крутил руль, не обращая внимания на стрельбу. Разогнался и долбанул переборки дверей, еще глубже вгоняя машину в нутро здания. Пока он дергался, скрежетал, пытался выдраться назад, на пандус, Вождь и два его дюжих бойца двинулись вдоль стеклянного цоколя мэрии, выставили автоматы, в длинных плавных движениях переставляли ноги, все трое похожие на фигуристов, синхронно, на льду исполняющие групповой танец. Они обстреливали просторные окна, стекла вяло, тяжело осыпались, словно весенние сосульки, а стрелки, танцуя, бежали дальше, посылая в глубь мэрии грохочущие очереди. Хлопьянов, отставая от них, поскальзываясь на плоских осколках стекла, бежал следом, всаживая свои редкие выстрелы в темную дымную глубину.

В проломы, в туман и дым, по хрустящим осколкам вбегала толпа. Орали, визжали, всасывались в глубь здания, катились по этажам, коридорам, вламывались в кабинеты. На пандус вбежал казак Мороз, окруженный гурьбой казаков, златобородый, лихой, путаясь в долгополой шинели. Красный генерал, в косом берете, небритый, носатый, раздувая гневные ноздри, увлекал за собой автоматчиков.

– Товарищ генерал!.. – кинулся к нему Хлопьянов, вдруг вспоминая на мгновение свою изначальную задачу, добытые разведданные, разгаданный план врага. Но генерал ошалело взглянул на него, на его воздетый кулак с пистолетом. – Стоять у входа!.. Никого не пускать!.. Намолотят трупов!.. – И пригнувшись, вдруг молодо, по-козлиному прыгнул в глубь здания. Морпех, зло чертыхнувшись, прыгнул следом.

Все длилось секунды, минуты, почти не имело протяженности, сливалось с недавним бегом по Садовой, который привел их к Дому Советов, вознес на ликующий гребень и с этого гребня кинул в мэрию, к солнечным окнам, вдребезги разбитому дымящему грузовику, в глубь проемов с кривыми, висящими осколками стекол, и все это длилось мгновение, и Хлопьянов стоял у дверей с опущенным пистолетом, а наружу уже выходили взволнованные шумные люди.

Появился казак Мороз, сияющий, с огненной золотой бородой, в сбитой набок папахе. Его алые лампасы нарядно, победно струились, автомат картинно висел на плече. Следом из стеклянных дыр выходили пленные солдаты, без конвоя, смущенные, оробевшие, тревожно поглядывающие на толпу.

– Граждане!.. – возвещал казак. – Эти воины перешли на сторону Дома Советов, и теперь они в наших рядах!.. Приветствуем их!..

И толпа наивно возликовала. Уже любила этих растрепанных, нахохленных солдат, обнимала их, целовала, одергивала на них смятые шинели. Женщины тянули им цветочки. Баррикадник ломал хлеб. Солдаты, осмелев, начинали улыбаться, обнимались, братались с народом, их круглые зеленые каски плыли в толпе среди кепок, шляп и платков. И впереди виднелась косматая папаха казака Мороза, вспыхивала его золотая борода.

Появился Вождь, усталый и взмокший. Его бойцы, увешанные трофейным оружием, разгоряченные, из боя, вывели несколько милиционеров в бронежилетах. У одного под глазом наливался синяк. У другого был оторван рукав шинели. Милиционеры по-овечьи жались друг к другу. Конвоир тыкал в них коротким стволом автомата, приговаривал:

– Вперед, суки!.. Пусть на вас люди посмотрят, по которым вы стреляли!..

Народ негодовал. К милиционерам тянулись сжатые кулаки. Кто-то крикнул: «Убийцы!». Этот крик, как ядовитый огонек, побежал по толпе, к ее начиненному динамитом центру, готовый ее взорвать. Но Вождь оглянулся, поднял вверх руку, останавливая негодующих.

– С ними трибунал разберется!.. А мы своих рук не измараем!..

Обожающая толпа закричала ему: «Слава России!» Его подхватили, понесли на руках. Он плыл над толпой, увешанный автоматами, с пшеничными усиками. Был чем-то похож на маленького точеного сокола, готового взлететь.

Из проломленных дверей, откуда вяло сочился дым, вышли баррикадники с трофейными щитами, дубинками. Вывели тощего затравленного человека в длинном модном пальто, без шапки, с исцарапанным бледным лицом. Человек был разут, в носках, сутулился, сгибал тонкую шею, близоруко, мучительно щурился. Его лицо выражало страх, вымаливало пощаду.