Александр Проханов - Красно-коричневый

– Об этом говорил отец Филадельф, но я до конца не понял его. Здесь, на Земле, готовится страшное злодеяние, еще один смертельный удар по России. И я готов сражаться, готов идти на баррикады. Но все это будет здесь, на Земле, в Москве. При чем здесь небо?

– Отец Филадельф – создатель учения. Абсолютно новый взгляд на русский народ и Россию. Он знаток и толкователь Апокалипсиса. Как никто из наших богословов трактует Страшный Суд и Второе Пришествие. Он – обличитель нынешних сатанистов, в политике, в церкви, в культуре. Не боится их обличать перед миром, за это они грозятся его убить. Несколько раз присылали письма со знаком «666», с кабалистическими метами смерти. Но каждый раз он их посрамляет.

– Какое учение? Какой взгляд на русский народ? – Хлопьянов хотел услышать, какие откровения монаха, облекаясь в негромкое и властное повеление, не отпустили его к любимым лесам и речкам, в безмятежное бытие, а оставили здесь, среди тревог, в ожидании скорой беды.

– Есть мистика России, мистика русского народа, как богоизбранного, через страдания во Христе обретающего Царствие Небесное! – глаза отца Владимира лучились, на лице сквозь темно-русую бороду проступил румянец. – Весь смысл русской истории, вся мировая задача русских – в исполнении Божественной заповеди приготовления земли к Страшному Суду, к явлению Нетленного Царства, нового Града Иерусалима. Создавая Россию, народ расходился к пескам и безжизненным льдам, готовил эти земли к приходу Христа, одухотворял мертвое живым, и сам готовился к последним временам. Эти времена наступили в начале века сего, когда саранча в лице жидовствующих комиссаров стала язвить и жалить народ. Все убийства, расстрелы, мытарства, когда священников грузили на баржи и топили в студеном море, когда белых офицеров тысячами рубили шашками, когда миллионы землепашцев морили в лагерях и на стройках, тогда и свершилось завещанное. Убитых праведников, коими был весь русский народ, взял Господь с земли на небо, усадил вокруг своего престола. Там, на небесах, Господь сидит, окруженный русским народом-праведником. А здесь, на земле, в России, уже почти не осталось народа, почти не осталось России. То, что осталось, не народ, не Россия, а пустое вместилище, откуда излетела боголюбивая душа!

Мимо проходили какие-то светские дамы в длинных, по локоть, перчатках, в бриллиантах, то ли настоящих, то ли искусственных, ослепительно сверкавших. За ними шествовали молодые золотопогонные воины с эмблемами царских полков, усыпанные крестами за взятие Плевны. Вышагивали купцы с окладистыми бородами, в черных жилетках, с жирным серебром цепочек. Все отражались в зеркалах, двоились, проходили один сквозь другого, и Хлопьянов слушал священника, погружаясь в сладостную фантасмагорию.

– Но еще не все русские праведники взяты на небо. Еще малая их горстка здесь, на земле. Еще не исполнилось число русских праведников у Господня престола, – продолжал отец Владимир, повествуя об учении монаха, которое, судя по сияющим глазам, и сам разделял. – И скоро они будут взяты на небо, пройдя земную муку и казнь. Близятся страшные дни, побоища и пожары, но это все для того, чтобы исполнилось число, и Господь мог сказать: «Пора!», и небесная Россия явится миру, как Новый Иерусалим!

Хлопьянов понимал, что слышит небывалые, не писаные, а лишь изреченные слова вероучения, которому следовали и этот молодой священник, и больной монах. Ему, Хлопьянову, не дано было постичь умом глубинный смысл и бездонный свет учения, а лишь молча внимать.

– Вот почему, я полагаю, отец Филадельф удержал вас в миру, не позволил отступить в обитель тишины и покоя. Ибо здесь начинается последняя брань, и земля покроется убиенными за веру и Господа. Вам, как сказал мне отец Филадельф, надлежит принять участие в битве. Но прежде, он мне тоже это сказал, вам надлежит креститься. Он ждет вас у себя, в Оптиной пустыни, где, Бог даст, вы и примете Христово крещение!

Отец Владимир почти повелевал, но Хлопьянов не тяготился его повелениями. Глубинный смысл и бездонный свет ускользал, и он чувствовал печаль и смущение.

К ним подошел худощавый ладный человек и еще за несколько шагов склонил голову, сложил горстью руки.

– Благословите, отец Владимир!

Священник вложил в ладони подошедшего свою белую мягкую руку, мелко и часто крестил склоненную голову. Хлопьянов успел рассмотреть сильные смуглые кисти человека, дерзкое лицо, маленькие кустистые усики.

Поздоровались, представились друг другу. Хлопьянов признал в подошедшем известного скульптора, славного своими изображениями русских святых и воинов.

– Как вам нравится, отец Владимир, эти постоянные показы народу отпрысков Кирилла Владимировича? Не для того ли все совершается, чтобы народ привык их видеть и сказал: «Да, вот они истинные наследники династии! Именно им законное место на российском престоле!» – скульптор говорил насмешливо, обращая лицо к Хлопьянову, приглашая и его высказать свое мнение. – Народ наш доверчив. Быстро со всем соглашается. Не успеем оглянуться, а в Успенском соборе венчают на царство то ли армянчика, то ли жиденка!

– Я полагаю, это не может случиться прежде, чем тщательно не исследуют останки, якобы принадлежащие убиенной царской семье, – осторожно возразил отец Владимир, и Хлопьянову показалось, что он раздосадован появлением скульптора, помешавшего их беседе о мистике русского народа. – Существует мнение, что не вся семья погибла в Ипатьевском доме. Некоторые спаслись. И быть может, теперь в России под чужими именами продолжают жить истинные Романовы, подлинные наследники престола. Близок час, когда Господь явит их людям.

– Не берусь судить об этом, отец Владимир. Но что касается английских врачей и французских экспертов, исследующих екатеринбургские останки, то эти специалисты – все те же одесские евреи, внучатые племянники тех, кто расстрелял царя. Они покажут все, что поможет возведению на российский престол толстенького чернявенького Гоги.

Скульптор говорил насмешливо, его кустистые усики язвительно шевелились, а сильные, в крупных венах руки оглаживали одна другую, словно он их умывал.

– Но как же быть? Если хотим, чтобы в России восторжествовала монархия, можем ли обойтись без династии? – отец Владимир вежливо возражал, не желая погрузиться в спор, но уже в него вовлеченный. Взглядывал на Хлопьянова, давая ему понять, что их разговор не закончен. – Объявятся ли в народе истинные потомки Романовых? Или придется довольствоваться сомнительной ветвью?

– Отец Владимир, тут нет никакого вопроса! Я обсуждал эту тему с виднейшими иерархами церкви, с деятелями политики и культуры. Мы соберем Земский собор из представителей всех русских земель. С благословения Патриарха выберем нового русского царя. Как сказано в Библии: «Выберем себе царя из народа своего!» Мы это сделаем без борьбы, без крови, без усобиц и тем самым восстановим, наконец, прерванную в России линию власти. Передадим ее добровольно избранному национальному монарху. Тогда и начнется на Руси великое замирение, покой, процветание!