Александр Проханов - Красно-коричневый

Хлопьянов видел, как нервно сжал губы Клокотов, как сдерживает себя побледневший Кириевский, как быстро перекрестился в соседнем ряду отец Владимир, а сидящая рядом немолодая, в потертом жакете женщина тихо и горячо произнесла: «Жиды!» Хлопьянов ненавидел длинного мягкогубого гладко говорящего человека, принадлежащего к племени законников и фарисеев, которые за злато, из поколения в поколение, вершат неправое чернокнижное дело, обрекая на страдания народы и страны. Оплетают их путаницей слов, улавливают с помощью лукавых приемов и знаний, от которых мутнеет разум, иссыхает душа, мертвеет воля, и все, что недавно казалось цветущим, сильным и гордым, чахнет, глохнет, идет под пяту этого хитроумного племени. Как бы он хотел оказаться на площади восставшего города и в честном бою с «Калашниковым» из-за кирпичной стены стрелять в наступающие цепи врага, не боясь умереть, упасть бездыханным у той кирпичной стены.

– В статье: «Козырев – враг России № 2», – продолжал Дрездник, вытягивая жирафьи губы, словно хотел сорвать с дерева вкусный лист, – упомянутая газета разглашает содержание секретной переписки Министерства иностранных дел РФ с посольством России в Канаде, придавая гласности договоренность РФ и Канады о полете самолетов НАТО с канадскими экипажами в некоторые регионы России. Это разглашение является нарушением закона и карается по Уголовному кодексу. В той же статье на Козырева возводится вина, как сказано в статье, за «порабощение русских в Эстонии, отданных под власть баронов». Это утверждение является вмешательством во внутренние дела соседней суверенной страны и служит разжиганию межнациональной вражды, что влечет за собой вполне определенные юридические выводы. К тому же, если Козырев – враг № 2, то кто – враг России № 1? Может быть, президент?

Хлопьянов ненавидел Дрездника и его единоверца Козырева, похожего на лупоглазого эмбриона, родившегося из капельки протухший спермы, набирающего соки и плоть за счет умертвляемой жизни. Сколько несчастных, оторванных от России людей горюют без Родины, подпав под пяту свирепых азиатских князьков, прибалтийских чванливых баронов.

– А первый враг – это Ельцин! – убежденно произнесла сидящая рядом женщина. – Он главный предатель и враг. А Козырев по порядку второй!

Хлопьянов ненавидел и страдал вместе с залом, на который судья надел намордник. В тишине, среди молчащих людей, вдруг начинался шелест и шум. Это народ разворачивал свои бумажные транспаранты, размахивал полотнищами, поднимал выше иконы и портреты вождей. Милиционеры с малиновыми щекастыми лицами настороженно заглядывали в зал, ожидая команды.

– И последнее, ваша честь! – Дрездник поклонился маленькому судье, чье лицо вдруг стало похоже на мордочку хищного зверька. – В статье «Преступник Ельцин должен уйти» газета приводит расплывчатые сведения о какой-то вилле, о каком-то тайном совещании сторонников президента, печатает какой-то черновик президентской речи, заготовленной, якобы, на случай разгона парламента и государственного переворота. И все это с невнятными ссылками на анонимные «источники», с обещанием в дальнейшем их назвать и раскрыть. Что это, как не политическая инсинуация, направленная на возбуждение общественного недовольства, паники, антигосударственных настроений, которые напрямую ведут к беспорядкам и дестабилизации! Исходя из перечисленного, – Дрездник воздел глаза к потолку, словно призывал в свидетели и помощники своего невидимого бога, – Министерство печати и информации, неоднократно предупреждавшее газету, настаивает на прекращении ее деятельности через суд!

Он сел утомленный, выполнив свой долг, довольный собой. Уверенный, что и им довольны, если не здесь, в этом обшарпанном зале, переполненном простонародьем, с беспомощными и нелепыми лозунгами, бумажными иконками и открытками, то в других кабинетах, обитых ореховым деревом, в золоченых гостиных с ампирными часами на мраморном камине.

А у Хлопьянова смятение и паника. Услышанное было о нем. Неведомый анонимный «источник» намекал на тайну, в которую он был посвящен. Сообщал о вилле, на которой он побывал. О разгроме парламента, к которому он был причастен. Был свидетель репетиции штурма. Был послан к Хасбулатову и Руцкому рассказать о близкой беде. Значит, ненапрасно он явился к Клокотову. Сейчас на суде он встанет и сделает заявление. Подтвердит сообщение «источника», расскажет о вилле в Царицыно. Об израильском снайпере Марке. О «бэтээрах», стреляющих по макету. Сейчас он встанет и скажет.

Он был готов подняться. Уже напрягались его мышцы, как вдруг он почувствовал неслышный толчок в самое сердце. Чья-то воля, чей-то беззвучный приказ, чей-то запрещающий взгляд не дал ему встать. Чей-то бессловесный оклик оставил его сидеть. Он осматривал зал, пытаясь понять, откуда раздался оклик, откуда пронзил его взгляд. Не видел. Кругом были измученные, исстрадавшиеся лица, плакатики, транспаранты, и какая-то женщина в черном, похожая на вдову, тянула в сухих руках маленький образок Богородицы.

Следом выступил профессор Кириевский, взвинченный, утонченный, с острыми локтями и гибкой талией. Он напоминал фехтовальщика, орудующего тонким гибким клинком. Он нанес удар адвокату Дрезднику, заметив, что последний отстаивает интересы богатых и власть имущих. Земные законы должны отражать законы Божий, которые встают на защиту униженных и оскорбленных. Именно в таком положении оказался сегодня русский народ. Газета, интересы которой он имеет честь защищать, является голосом этого оскорбленного униженного народа, и, стало быть, голосом Божьим.

На эти слова зал восторженно загудел, вызвал неудовольствие черноглазого судьи, который еще больше стал походить на затравленного зверька, показывающего колкие блестящие зубки.

Кириевский, продолжая, заявил, что власть с помощью своего министерства, усилиями подчиненных ей газет ведет информационную войну с народом, подавляя волю к сопротивлению, дезинформируя, насаждая ложные идеалы и ценности, убивая в народе родники творчества. Затеянный Министерством процесс – есть звено в этой информационной войне, ставящей целью подавить и уничтожить один из немногих органов национального самосознания.

На эти слова адвокат Дрездник передернул плечами, словно ему стало холодно. Всем своим видом он обнаруживал недоумение, презрение, превосходство, а также великое терпение, побуждавшее его спокойно выслушивать все эти умопомрачительные заявления.

– Бес на сковородке! – тихо и определенно сказала соседка Хлопьянова, каждый раз убеждая его, и сама убеждаясь, в неземной, инфернальной природе адвоката.