Александр Проханов - Красно-коричневый

Этот взрыв на московской улице, о котором к вечеру написали газеты и жадно рассказывало телевидение, не был несчастным случаем. Был указанием ему, Хлопьянову. За ним следили, знали его намерения. Как только он в нарушение чьей-то воли переступал черту, ему указывали на проступок. Взрывали бомбу в редакции. Сжигали старика и автобус. Он жил и двигался в заминированном пространстве. Молекулы воздуха, которые он расталкивал при движении, превращались в крохотные передатчики, извещавшие кого-то о его приближении, о состоянии его души, о направлении мыслей. Кто-то невидимый, вездесущий взрывал наливник, включал детонатор бомбы. Отмечал смертями и взрывами границу, за которую он не должен ступить.

В этом подконтрольном пространстве, где каждая молекула следила за ним, передавала кому-то его мысли и действия, он чувствовал себя беззащитным. Тысячи датчиков прилепились к его лбу, глазам, дышащей груди, снимали непрерывные показания, транслировали в удаленный центр. И кто-то, окруженный экранами, следил за ним неотрывно.

Он пытался молиться, взывал к небесному великану, просил защитить и спасти. Но небо не откликалось, как если бы великан покинул небо. То место, где еще недавно пребывала могучая добрая сила, теперь было наполнено мутным дымом.

Хлопьянов знал, что наутро за ним придут. Утром явится посетитель. В той жестокой обработке, которой он подвергался, наступает новый этап. За ним придут и ввергнут в новые испытания. Он лежал в темноте, окруженный предательскими живыми молекулами. Красный махровый взрыв разламывал наливник. Обугливался в огне ветеран. Девочка за мутными стеклами тянула руки с котенком.

Утром в его доме появился Каретный. Бодрый, красивый, в белом костюме, в каком гуляют по приморским бульварам Сухуми, где чугунные фонарные столбы, в теплых лужах лежат неживые мотыльки, и нарядный корабль, взбивая зеленую воду, с музыкой отплывает от пирса.

– Ведь ты меня ждал, не так ли? – весело расхаживал по дому Каретный, заглядывая в зеркало, поправляя волосы. – Нам есть о чем побеседовать!

Хлопьянову казалось, что это ненастоящий Каретный, а его двойник, механическая кукла, электронная копия. Наблюдал его движения, жесты, передвижения по комнате, надеясь обнаружить тончайшие проводки, услышать звуки металлических, смазанных маслом сочленений. Его загорелое красивое лицо казалось ненатуральным, походило на загримированный манекен. Если провести по нему пальцем, то останется белесая полоса. А если помыть с мылом, то оползет намокшее размалеванное папье-маше и вместо лица обнаружится хромированный блестящий слиток.

– Я знаю, ты был у Руцкого. – сказал Каретный, – Как он воспринял известие? Какое он на тебя произвел впечатление?

Хлопьянов собирался ответить, но Каретный перебил его и, исполненный торопливой говорливости, продолжал:

– Вот уж кто управляем, так это он! Взрывной, семь пятниц на неделе, кидается во все стороны разом! Атакует в лоб, а его сбивают в хвост!.. А Хасбулатов? Какое он произвел впечатление?

Хлопьянов собирался ответить, но Каретный и здесь не дал говорить:

– Эти табачные трубки! Эта манера затягиваться! Эти маленькие руки! Эти долгие паузы! Ну прямо генералиссимус! Кавказ не забывает Россию, периодически присылает вождей!

Хлопьянов чувствовал, как вскипают и возбуждаются молекулы воздуха возле его висков, губ, зрачков. Каждая начинала светиться, испускала крохотный лучик энергии, передавала информацию о его чувствах и мыслях. Каретный улавливал эти непрерывные сигналы, перехватывал его чувства и мысли, не нуждался в его ответах. Продолжал говорить:

– Уж ты извини, что тогда, на съезде монархистов сделал вид, будто тебя не вижу. Столько глаз, столько ушей!.. А ты зря не пошел на корабль. Ты бы видел, как эти купцы-староверы отплясывают с девицами из кабаре «семь-сорок»! Как матушка-императрица просаживала в казино!.. Вот такая монархия нам и нужна! Царь Гога в ермолке Мономаха! А регентом хоть бы и Ельцина! Чем не регент?

Он быстро и точно ходил по комнате, от комода, где был спрятан пистолет, до книжного шкафа, где тускло золотились французские романы, мимо зеркала в деревянной раме, успевая себя оглядеть, к окну, где звучала и шевелилась утренняя улица. Хлопьянову казалась, что эта траектория была задана электронной программой, и невидимый блок, вмонтированный в затылок Каретного, управляет его движением.

– Я был в зале суда, когда судили газету Клокотова. Я делал тебе знак, но ты не заметил. Я сидел рядом с женщиной, которая держала флажок с серпом и молотом. От нее ужасно пахло луком, я места себе не находил!.. Этот взрыв, убивший секретаршу, поверь, он не связан с виллой. Это другие дела. Они в газете вышли на крупный след – якутские алмазы. Готовили публикацию. А эти алмазы знаешь куда идут? Прямо в Кремль, к первым лицам страны. Ну им и дали понять. Я специально расследовал. Ты Клокотову передай – алмазы, а никакая не вилла!

Хлопьянов прижал ладони к вискам, освободил височные кости от предательских кипящих молекул. Но голова его оставалась прозрачной, Каретный считывал его мысли, перехватывал их, едва они зарождались.

– Этот ужасный взрыв бензовоза! Сгорело столько людей! Девочка с котенком, старик-ветеран… Поверь, это тоже случайность!.. Помнишь, в Баграме замкомандира полка? Дождался сменщика, устроил прощальный ужин, нацепил ордена, поехал с колонной в Кабул. Попал под гранатометы и сгорел до костей!.. Случайность, злая случайность!

– Да, – продолжал он, проходя мимо комода, оглаживая потресканные старые доски, за которыми был спрятан пистолет. – Мистика войны! Кто воевал, тот верит в приметы. Молится, не зная ни единой молитвы. Какому-то доброму существу в небесах, Зевсу, Перуну, Саваофу… Впрочем, сейчас не время молиться. Поедем, ты очень нужен!

Они проехали по Варшавскому шоссе, и Хлопьянов уже знал, куда. Туманно промерцали в стороне царицынские пруды. Возникли и канули бело-розовые развалины дворца. Подкатили к знакомой вилле. «Номер два, – вспомнил он свое недавнее посещение, – накопитель!» Глазок телекамеры над железными воротами зорко и недоверчиво оглядел машину. Ворота растворились, и они въехали на внутренний двор, тесно уставленный автомобилями. «Мерседесы», «вольво», «БМВ», лакированные, вымытые, стояли в ряд, как в автомобильном салоне. Водители, молодые, холеные, похожие на волкодавов, стояли кучкой, посматривали на въезжавший автомобиль.

Хлопьянов помнил, что первый этаж виллы был оборудован под спортивный зал. Собирался ступить на мраморное крыльцо. Но Каретный повел его в обход, вдоль глухой кирпичной стены, у которой были высажены кусты роз. Капли воды хрусталиками переливались на белых и розовых цветах.