Берли Догерти - Здравствуй, Никто

Я спустилась вниз, к дедушке. Хотела помочь ему сгребать ветки, но он сказал, что сам справится. Я сидела на крыльце и смотрела, как он работает, шумно кряхтя, переводя дыхание каждые пять минут.

— Бабушка заснула, — сказала я.

— Так точно, она теперь, должно быть, до чая проспит.

— Почему бы тебе не попробовать вывести ее во двор, посидеть на свежем воздухе?

— Захочет — спустится. Кто знает, может быть, завтра она будет скакать бодрая, как воробушек. Но когда она задумается, ее ничем не расшевелишь.

— А что, мама никогда не заходит к вам?

Дед крякнул и покраснел, продолжая сгребать ветки. Жаль, что он не позволил мне помочь ему. От свежеподстриженных кустов долетал сладковатый запах.

— У нее своя голова на плечах. Вообще-то, бывает, заходит, когда есть настроение.

— А когда она вышла замуж за отца, вы одобрили ее решение?

Видишь, Никто, я решила разузнать всю подноготную. Раньше я не решалась задавать такие вопросы. Дед, тяжело дыша, облокотился на метлу и вытер пот со лба.

— Нам казалось, что они — довольно странная пара. Он не очень-то общительный, а она, наоборот, живая, энергичная. Элис всегда стремилась учиться, развиваться, ну и все такое. Ее, должно быть, подкупило, что твой отец работал в университетской библиотеке, и ей казалось, что это потрясающее занятие. Но в конечном счете он ей здорово отравил жизнь.

— Как это? — Наверное, это было предательством — поддерживать такой разговор, но я так хотела узнать всю правду, что старалась об этом не думать. — По-моему, отец обожает маму.

— Что есть, то есть. Он для нее все готов сделать. Не любит беспокойства, вот и слушается ее во всем. — Дедушка довольно засмеялся. — Но он ей действительно здорово отравил жизнь, в смысле танцев.

— Из-за танцев?

Он яростно заработал метлой, расчищая дорожку от веток. Я соскочила с крыльца и пошла следом.

— Твоя мама обожает танцевать. Не знала? Девчонкой она порхала по дому, как маленькая феечка. — Он снова радостно рассмеялся каким-то своим воспоминаниям. — Бегает и крутит над головой ленточку, или шарфик, или веревочку, да что угодно. Бывало, что в туалете бумаги отмотает или из газеты лент нарежет. Ну в общем. А с отцом твоим они в джаз-клубе познакомились. Он на рояле играл — подрабатывал по вечерам. Элис частенько туда наведывалась с подружками. Потанцевать она любила. И танцевала, надо сказать, неподражаемо. Поэтому-то он и запал на нее, не иначе.

Я представила: отец за роялем в одной рубашке наигрывает рэгтайм, а мама… Нет, этого я не могла представить.

— И как же он отравил ей жизнь?

— Точно не знаю… Но судя по всему, сразу после женитьбы он топнул ногой и запретил ей ходить по клубам. Честно скажу: ни до, ни после этого он ничего подобного не совершал. Твой отец, ты ведь знаешь, очень скромный человек. Наверное, ему казалось, что она выставляет себя напоказ перед всеми. Жена все-таки.

— Мне никто не рассказывал…

— Ну ясно, ясно. — Дед засмотрелся на барахтающихся в пыли воробьев, которые, должно быть, чего-то не поделили. — Дети очень многого не знают о своих родителях, так всегда бывает. — Он взмахнул метлой, и воробьи упорхнули на другой конец двора. Дед замел последний листок и отряхнул руки о штаны. — Часто так бывает: женятся люди и думают, что теперь-то для них откроется новый мир. А получается наоборот. Старый мир — и тот закрывается.

Он оттащил мешок на задний двор и высыпал в кучу уже собранных веток и листьев.

— Сейчас не разгорится, должно подсохнуть сначала, — проворчал он. — К тому же, лучше зажигать костер вечером. Приятно спокойно посидеть на бревнышке, поглядывая, как дымок закручивается к небу. Нет ничего приятнее, чем запах древесного дыма. Знаешь, Элен, когда я сижу тут один, а кругом никого, только мошкара, ко мне иногда выходит лягушка и садится рядом, ну вот прямо как ты сейчас, совсем близко к огню. Сидит себе, глазками моргает, кадыком шевелит и смотрит прямо в огонь, так что он у нее в зрачках отражается. Словно думает о чем-то, совсем как я! Не видел бы своими глазами, не поверил: ведь от костра идет такой жар! — Он покачал головой. — Да, очень странная лягуха, ничего не скажешь.

— Ладно, дед, мне, наверное, уже пора, — оторвала я его от размышлений. Хотя уходить не хотелось. С дедушкой всегда так хорошо.

— Элен… — он склонился ко мне и поцеловал на прощание. — Этот парень, он женится на тебе?

Я отвела взгляд.

— Нет, не женится. Я не хочу выходить замуж.

— Он неплохой парнишка, но еще зеленый. Рано вам, обоим еще рано.

— Знаю. Я уже все решила.

Он проводил меня до калитки, по дороге подбирая оставшиеся обрезанные веточки, словно собирая букет цветов.

— Элен, я знаю твою маму. Боюсь, она тебе житья не даст. Так что помни: если что, то ты с ребеночком… Конечно, у нас не дворец, но я был бы очень рад.

Я кивнула.

— Мы тебе всегда рады. Не забывай этого.

Длинный был сегодня день, мой милый Никто. Мы словно прошли много-много миль по неизведанным местам. И, знаешь, мне кажется, что я стала немножко ближе к своей матери. Но путь еще очень долог, и еще слишком много вопросов, на которые у меня нет ответов.

Оглядываясь назад на то, что случилось во Франции, можно было, конечно, оправдаться, свалив все на обстоятельства. Но я не хочу оправдываться.

Мы были в пути уже более двух недель. В тот день, когда это началось, мой велосипед просто довел меня. На заднем колесе появилась восьмерка, и шина с мерзким скрипом терлась о крыло. Цепь постоянно соскакивала, весь день мы перли в гору, обгоревшие, как черти, к тому же задница жутко болела. Мы решили отыскать велосипедный магазин, а когда нашли, он оказался закрыт, потому что был понедельник. Мы сидели на бордюре тротуара и жевали багеты.

За две недели я так натер себе десны корками, что сейчас ел только мякиш. Да, самому мне эту развалюху не починить. Спицы разболтались. Некоторые даже прошли сквозь обод и прокололи камеру. Скорее всего, кто-то наступил на заднее колесо на последней стоянке, пока мы спали. Персиг в «Дзэне» называет такие ситуации «испытаниями смекалки». Я мог бы подобрать выражение покрепче. От Тома никакого толка нет. Он только мог предложить взвалить велики на попутный грузовик и отправиться домой. В конце концов мы добрались до палаточной стоянки и два часа провозились, устраиваясь на ночлег. После чего я все же решил вплотную заняться своим задним колесом. Одна спица намоталась на ось, три висели, а оставшиеся десять, казалось, готовы отвалиться в любую секунду. В общем, два дня надо сидеть и чинить, не меньше. Но, как ни странно, я был абсолютно спокоен.

Том достал свою палатку и обнаружил в ней одну огромную дырищу плюс несколько маленьких. Мы просто глазам своим не поверили. Наконец я догадался, в чем дело: его палатка лежала в моей багажной сумке, и ее продырявила одна из разболтанных спиц на. заднем колесе. Боже, каких только проклятий мы не посылали в адрес велосипедной техники. Том выл, что он уже по горло сыт и этой жарой, и Францией, и, конечно же, моим обществом. Но это еще не все. Когда он отправился принять душ, я вытащил из сумки свой спальник и обнаружил, что он весь в масле.