Валерий Панюшкин - Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему за это будет

По закону он мог сейчас встать и выйти из прокуратуры на улицу, созвать пресс-конференцию прямо хоть в скверике напротив, обратиться к городу и миру, попить чаю в кафе, повидаться с женой, бежать, наконец.

Практически адвокат и его клиент понимали, разумеется, что им не позволят покинуть здание. Но адвокат все равно уточнил: — Так мой клиент свободен? Мы на полтора часа можем пойти погулять?

Следователь побледнел.

— Вы же никуда не пойдете? — спросил следователь, испуганно глядя Ходорковскому в глаза и представляя себе, вероятно, что если этот человек встанет сейчас и попытается выйти вон, то придется ведь как-то его останавливать силой, а после применения силы не избежать адвокатских жалоб, либерального воя в прессе и выговора от начальства. — Вы же никуда не пойдете?

— Конечно, не пойдем, — улыбнулся Ходорковский. Антон шутит.

Почти полтора часа они прогуливались по коридору прокуратуры. Вероятно, за ними следили. Но у Антона в кармане поминутно звонил не отобранный на входе мобильный телефон, и разные журналисты спрашивали, что с Ходорковским. И Дрель рассказывал, что клиент его задержан, и что через час ему будет предъявлено обвинение, и разъяснял, что «задержан» не значит «арестован», потому что санкцию на арест дает суд, и, видимо, когда будет предъявлено обвинение, Ходорковского повезут в Басманный суд, который выберет меру пресечения. Теоретически законно было сказать всем этим журналистам, что вот он Ходорковский рядом, и передать Ходорковскому трубку, и тот мог бы делать заявления для прессы. Можно было хотя бы попробовать. Никакой закон там, в коридоре прокуратуры, не запрещал Ходорковскому давать интервью по телефону. Но они не попробовали.

Адвокат позвонил только матери Ходорковского Марине Филипповне. Много лет, с тех самых пор, как ее сын стал заниматься бизнесом, каждое утро, едва проснувшись, Марина Филипповна включала радио, ждала дурных новостей о сыне. Она уже слышала, разумеется, что сын ее арестован, и что во время задержания ему будто бы пробили прикладом голову.

— Алло. Марина Филипповна. Здравствуйте. Это адвокат Антон Дрель.

— Здравствуйте, Антон, — она изо всех сил сохраняла хладнокровие.

— Вот то страшное, что вы слышали про удар по голове, это неправда. Никакого удара не было. Михаил Борисович чувствует себя хорошо.

— Откуда вы знаете?

— Он стоит рядом со мной.

— Вы можете передать ему трубку?

— Нет, не могу. Теперь уже нельзя.

На самом деле можно было. Формально Ходорковский был еще свободен, и на него не распространялись никакие запреты на телефонные звонки. Но адвокат не хотел злить прокуратуру. Он отключил телефон и сказал: — Если обвинение будет тоненьким, на одном или двух листочках, вы, скорее всего, выйдете сегодня на свободу, например, под подписку о невыезде. А если обвинение будет толстым, как у Платона Лебедева, вас, скорее всего, заключат под стражу. Вы это понимаете, Михаил Борисович?

— Я понимаю, — Ходорковский кивнул.

Через час один из следователей предъявил Ходорковскому обвинение. Папка была такой толстой, что следователь даже не предлагал обвиняемому прочесть, в чем его обвиняют. Следователь сказал, что сейчас Ходорковского на автозаке (это такой тюремный грузовик с решетками) повезут в Басманный суд и изберут меру пресечения, и все это потому, что Ходорковский не явился в четверг на допрос.

— Ну что я буду с вами спорить, — Ходорковский пожал плечами. — От вас же все равно ничего не зависит.

— Но ко мне у вас претензий нет? — уточнил следователь.

— К вам никаких претензий.

После этих слов следователь вручил адвокату Антону Дрелю повестку на допрос по делу Ходорковского.

— Вы вообще понимаете, что сейчас нарушаете закон?! — Дрель вскочил со стула. — Вы только что при мне предъявляли обвинение моему клиенту, а теперь хотите допросить меня по его делу в качестве свидетеля?

— Вы просто неправильно все понимаете, — сказал следователь, заметно успокоенный тем, что к нему нет претензий. — Не надо только вот этого шума. И Генри Резнику говорить не надо. Просто распишитесь в получении повестки.

И адвокат Дрель расписался в том, что в ближайший понедельник явится на допрос, на который по закону являться ему было нельзя.

Из прокуратуры в Басманный суд поехало два автозака. Один пустой — к главному входу суда, и задача этого грузовика заключалась в том, чтоб отвлекать внимание собравшихся у дверей журналистов. Второй автозак с запертыми внутри Ходорковским и Дрелем подъехал к черному ходу. В суде никого не было по случаю выходного дня. Судебное заседание было закрытым.

Сейчас, когда прошло почти два года, когда Михаил Ходорковский и Платон Лебедев осуждены на восемь лет тюрьмы, и готовятся им новые обвинения, адвокат Антон Дрель говорит: — Я не понимаю, зачем надо было устраивать закрытый процесс? Что бы изменилось, если бы процесс был открытым? Зачем надо было нарываться на наши протесты и жалобы? Все равно бы мерой пресечения избрали арест. Все равно абсурдные доводы, заставившие суд избрать мерой пресечения заключение под стражу, стали известны прессе. Вы же знаете, Ходорковского заключили под стражу на том основании, что у него, дескать, был заграничный паспорт, и он мог бежать из страны. Бред! Если бы он хотел бежать, он бы бежал.

Его предупреждали неоднократно. Он несколько раз публично заявлял, что эмигрантом не станет. Это было давление, конечно, давление.

Суд был скорым. Минут двадцать или двадцать пять. Судья зачитал постановление об аресте и попросил у Ходорковского паспорт, чтоб передать паспорт конвою, а конвой чтоб отвез обвиняемого в следственный изолятор.

— В какой изолятор? — переспросил адвокат.

— Не скажем пока, — покачал головой судья. — Давайте паспорт.

— У меня нет паспорта, — Ходорковский был спокоен. — Паспорт остался дома. Я в командировку летал на частном самолете, поэтому без паспорта.

— Вот это да! — воскликнул адвокат Антон Дрель, пораженный новым поворотом событий. — Так перед вами не Ходорковский! Вы забыли установить личность задержанного! Вы избрали только что меру пресечения Ходорковскому Михаилу Борисовичу, но у вас нет никаких доказательств того, что мой клиент — Ходорковский Михаил Борисович. Пойдемте, Михаил Борисович.

Теоретически, по закону Ходорковский мог тогда встать и уйти. Пришлось бы снова его арестовывать, устанавливать личность, снова предъявлять обвинение и снова везти в суд. Теоретически, если бы процесс был открытым, может быть… Практически адвокат и его клиент понимали, что им не дадут ступить шага из зала суда.

Судья побледнел, как побледнел давеча следователь, и сказал, глядя на Ходорковского: — Вы же не будете отрицать, что вы Ходорковский? — голос у судьи был испуганный. Если бы Ходорковский стал отрицать тогда, что он Ходорковский, и если бы пришлось задерживать его силой и исправлять на ходу процессуальные ошибки, то не миновать бы судье как минимум строгого выговора. — Вы же не будете отрицать?