Маргарита Сосницкая - Четки фортуны

В обмороке Андрей Иванович пробыл долго, приятно было дать поставить себе компресс, позволить перетащить свои мощи на диван, расстегнуть себе ворот, но когда Джина Фульвия стала вызывать «скорую», а вызов их в здешних краях платный – он открыл один глаз.

– А вот этого не надо. – И сел.

Джина Фульвия бросилась к нему:

– Тебе лучше? Ты в порядке?

– Почти, – встал он. – Но будет совсем нормально, если выйду на воздух. Душно здесь, душно!

И с тем он покинул свою добросердечную домохозяйку, которая радовалась, что он пришел в себя, и участливо проводила на лестницу. Никогда еще так легко и быстро не сбегал по ней Андрей Иванович.

На улице он облегченно вздохнул: что ж, ловко отделался. «Сколько, однако, несчастных одиноких баб! И чем занимаются мужики?» Но тут же, как резкая зубная боль, его настигла мысль: «Джордж! Ч-черт!»

День проходил впустую. Выдыбов прослонялся по улицам, глазея на недоступные витрины, и в девять часов, когда изрядно подустал, вспомнил, что был зван ко вдовушке на ужин. По старой бродяжьей привычке прихорошился у фонтана (чтоб к себе не заходить да на Джину не нарваться) и взял курс на Лилю Сергеевну.

По пути попалось безвременно цветущее дерево мимозы, и он отважно, пренебрегая риском схлопотать штраф, сломал несколько буйных веток и уткнулся лицом в их пушистое благоухающее чрево, захлебнулся их свежестью и духом. Мимозы – какой славный троянский конь, уж он-то наверняка поможет завоевать ему эту вдовствующую Трою.

И Выдыбов предстал пред дверью номер восемнадцать сущим комильфо.

Смелого любит удача. Дверь, вчера стоявшая перед ним Брестской крепостью, сегодня отворилась сама, Лиля Сергеевна в кружевной кофточке встретила его радужной улыбкой и легонько поклонилась ему ли, мимозам:

– Милости просим! – Я ведь вчера не спросила, что ты любишь – не любишь покушать, – щебетала она, определяя желтое благоухающее облако в вазу, – курочку или предпочитаешь рыбку…

– Птички-рыбки, – поймал ее руку и поднес к губам Андрей Иванович, – хочется дарить улыбки…

– Хочется играть на скрипке, – подхватила Лиля Сергеевна, – или на трубе-е-е…

Дуэт у них вполне слаживался.

Сели за стол, выпили, закусили, снова выпили.

– Ну, про меня ты все знаешь, – завела Лиля Сергеевна, – и наглядно видишь. Дом человека – книга о нем. Все, что тебе интересно, ты в нем прочитал. А я вот о тебе только про змею знаю, значит, что служил в Афгане, и все. Ты кто? Где, как живешь? Чем занимаешься?

Андрей Иванович не ждал так сразу прямого вопроса в лоб. Как тут ответить, чтоб себе не напортить и чтоб выглядело правдоподобно?

– Я? – Он налил себе стопку и выпил одним глотком. – Я как тот колобок, от всех ушел, а лиса его все-таки слопала. В Афгане выжил, зато полег на полях холодной.

– Полег? – не поняла Лиля Сергеевна.

– Да, пал жертвой холодной войны.

– Это как?

– А ты разве забыла, как нам в Союзе мозги полоскали про западный рай, мол, тут нашим страдальцам квартиры без очереди за так дают, зарплату без работы, медобслуживание дармовое на высшем уровне – прям Франция для арабов. А на деле-то всех ждала и ждет здесь дырка от хомута. Ты хоть одного из наших видела, чтоб ему, не говорю квартиру, угол в этом раю дали?!

– Н-нет, не доводилось, – признала Лиля Сергеевна.

– Мы за их тараканьи чуланы втридорога платим и-и-и платили с первой эмиграции! Забыла? Князья наши в таксисты рекрутировались! Да что князья? Классики, вспомни Газданова.

– Но у нас бы их к стенке поставили. А тут они все-таки…

– Вот-вот! Все-таки! И Запад каждому из них, из нас, мне лично должен! Ого-го-го, сколько должен! Золота, бриллиантов мешки несчитаные, деньжищ, которые сюда более ста лет сплошным потоком с Расеи-матери прут, царские диадемы на лондонских аукционах с молотка пускают, шедевры пера и кисти, а теперь американские, швейцарские и прочие банки нашим добром начиняют, дармоедов их, уродов конченых, кормят, а мы в придачу на них в качестве черной рабочей силы по дешевке пашем… за жульническую отметку в ксиве, что ты здесь – раб на законных основаниях. Я на них в суд Гаагский подам! За что они против меня, веселого белобрысого мальчишки, такую страшную машину лжи создали и запустили? Ладно, я простак, поверил, но ведь какие ученые мужи клюнули на их приманку!

Лиля Сергеевна откинулась на спинку стула.

– Из чего я могу сделать вывод, что ты работаешь где-то на стройке, получаешь гроши, долго был нелегалом, наконец, выцарапал вид на жительство, а жительство это самое проходит где-нибудь на периферии в полуподвальной или чердачной подсобке. Ведь так по схеме?

– Лиля! – Андрей Иванович выказал крайнее изумление. – Тебе б в органах работать, цены б тебе не было!

– И при этом бобыль-бобылем, потому как самому на хлеб еле хватает, куда ж еще семьей или подругой хорошей обзаводиться, – продолжала цепочку выводов Лиля Сергеевна.

Андрей Иванович хотел вступиться за себя, но взгляд его упал на часы на стене, поведавшие, что наступила четверть одиннадцатого. Он отложил вилку с ножом и встал из-за стола.

– Лиля, не поверишь, но я обращусь к тебе как к товарищу и комсомолке. Ты же была комсомолкой? Если ты меня выручишь, то спасешь, и я по гроб твой должник. В 23.00 я должен вернуть один дурацкий, дурной долг, а у меня – по нулям. Не верну, лиха не оберешься. Или линять отсюда придется.

Лиля Сергеевна вздрогнула.

– Одолжи, – продолжал, будто не заметил этого, Андрей Иванович, – сумма мелочная, я тебе с первых заработков отдам и «Шанель» в благодарность прибавлю.

Всякая тень улыбки покинула лицо Лили Сергеевны… Оно помрачнело и потяжелело. «Зря надевала кружевную кофточку», – подумала она.

– Плевать мне на «Шанель», все равно рецепт у русских украден, – выплеснула она свое раздражение на посторонний предмет. – И сколько ж, эта мелочовка?

– Сто целковых. Отвезу – и через час-полтора я у тебя, приступим к десерту. А деньги, клянусь, верну, – и чиркнул большим пальцем себе по горлу.

Лиля Сергеевна уже поняла, что влипла, что Андрей – сомнительный тип, но инстинкт, почти рефлекс самопожертвования преобладал у нее над инстинктом самосохранения, и она с ощущением кролика, идущего в пасть удава, отдала ему единственный «стольник», будучи уверена, что никогда его обратно не получит. Дорогая ты, оказывается, мимоза!

Андрей Иванович выхватил банкноту (пока не передумали!), поцеловал дающую руку и уже на ходу крикнул:

– Одна нога – там, другая – тут! И потом, Лилейшая, я твоих ног! Комсомол может тобой гордиться!

Убрав все следы пира, Лиля Сергеевна лежала в постели и пыталась себя утешить, что все к лучшему и она еще дешево отделалась, всего каким-то «стольником», а завяжись с этим красавчиком что-нибудь серьезное, потом обошлось бы гораздо дороже. Но от этих утешений, как от аспирина, было легче на сердце, да горько во рту. Все-таки неприятно, когда тебя используют.