Дмитрий Стахов - Генеральская дочка

– Передавайте привет папеньке! – услышала она слова двутельного.

– Передадим! – вместо Маши ответил Шеломов, плечом рассекая толпу и давая Маше дорогу.

В фойе Маша вдруг ощутила странное чувство. Ей показалось, что кто-то на нее смотрит, причем взгляд этот был уже знаком, нечто похожее она ощущала тогда, на кладбище, когда стояла возле могилы полковника Дударева. Это был тот же самый взгляд. Он так же слегка жег, но и так же – гладил. Маша вздохнула еще раз, направилась к выходу. Шеломов поспевал за ней.

По дороге домой Маше, впервые за последнее время, пришла мысль, что жизнь ее не так хороша. Чувство одиночества обуяло ее. Ей захотелось поговорить обо всем с хорошей подругой. Но что это – все? И как это – поговорить? Поговорить с тем, кто от тебя не зависит, или с тем, от кого не зависишь ты? И кто это – хорошая подруга? Таких у нее не было.

Шеломов открыл дверцу автомобиля, Маша вышла и вдохнула полной грудью наполненный дождевой пылью воздух. Огни аэродрома были яркими, их свет только усиливал ощущение пустоты. Маша вдруг засмеялась, Шеломов удивленно оглянулся на нее, но смех уже растаял, словно облачко вырвавшегося изо рта пара. Ночью обещали заморозки.

Илья Петрович встречал дочь на крыльце. Маша отметила, что от отца сильнее, чем обычно, пахло спиртным. А также то, что отец был заметно чем-то расстроен.

– Как концерт? – спросил Илья Петрович, поцеловав дочь.

– Нормально, – пожав плечами, ответила Маша. – Видела Пугачеву.

– Да? – Генерал, обняв дочь за плечи, вел ее в столовую, чтобы она хоть что-то поела: он заметил, что у Маши в последнее время исчез аппетит. – С кем она была? – Илья Петрович пытался показать осведомленность. – Все так же, с Филиппом? Они развелись? Неужели? Давно? Что ты говоришь… А ты голодна? Нино приготовил тебе поужинать…

– Что?

– Маленькие пиццы с медом, апельсином и кумином. Вот, – генерал сдернул салфетку, – красиво?

Что такое кумин, Илья Петрович не знал. И знать не хотел. Изыски этого Баретти уже начали ему надоедать. Отпустить? Но это будет не по правилам! У них контракт! Надо терпеть! Даже если контракт не удовлетворяет ни одну из сторон, надо терпеть!

– Красиво? – повторил Илья Петрович.

– Красиво… – равнодушно ответила Маша. – Я не голодна. Как твои дела? Были гости? Вы решили все проблемы?

– Маэстро скучает… – Илья Петрович чувствовал изжогу, он говорил, слегка морщась от отрыжки. – По его, получается – одна осень в России равна трем итальянским. Вот скажи мне, Маша, что все находят в осени? Мне никогда не нравилась осень. И весна тоже. Я люблю лето. И зиму. Когда снег хрустит. Выйдешь в поле, следы видны…

Маша поняла, что отец не скажет ей ни как его дела, ничего не расскажет и про своих гостей. Он, стоя возле стола и любуясь выпеченными маэстро Баретти пиццами, потирал руки. Маша словно впервые увидела его белые, сильные, с большими выпуклыми ногтями пальцы, слегка краснеющие суставы. Она подумала о том, что отец хочет вылепить из нее нечто по одному ему ведомому плану, чертежу. И чувство грусти, постепенно ушедшее по дороге домой, вернулось.

– Я пойду спать, – сказала Маша.

– Хорошо хоть мы сделали нормальную дорогу, – говорил Илья Петрович, – и купили скриппер. Помнишь, как в прошлом году мы сели даже на моем джипе? Вот были сугробы! Ты тогда прилетала на мой день рождения… Что? Ну хоть выпей стакан молока!

– Не хочу!

– Это полезно. Надо обязательно перед сном пить теплое молоко. Тогда нервы всегда будут в порядке.

Маша всегда пила перед сном молоко. Молоко она ненавидела. О том, что эта гадость успокаивает нервы, отец говорил каждый вечер.

– Я не буду молоко! – почти выкрикнула Маша, быстро вышла из столовой и взбежала по лестнице к себе.

Илья Петрович недоуменно посмотрел вслед дочери, взял с подноса стакан, задумчиво выпил его залпом. Молоко показалось генералу совершенно безвкусным.

Где-то далеко, за рекой, глухо залаяла собака, Шеломов, качая головой, медленно неся свое жилистое тело, неслышно прошел через холл генеральского дома и толкнул дверь в комнату, от входной двери – направо, где иногда, по распоряжению Ильи Петровича, ночевал. Братья Хайвановы до ноябрьских холодов должны были жить в сторожке у пристани. Причем в темное время суток один дежурил, другой отдыхал. Смена – через каждые три часа. Дежуривший был вооружен карабином, ножом. В качестве специального оснащения у дежурившего имелся прибор ночного видения, сканер радиочастот, а также тепловизор. Бронежилет – обязательно. По тревоге отдыхающий извещает генерала и Шеломова, присоединяется к дежурящему, вместе они занимают оборону.

Генерала не удовлетворяла подготовка Хайвановых, но он рассчитывал, что минут пять-семь они продержатся. За это время – по плану номер один – Илья Петрович должен был вместе с Машей и Никитой спуститься в бункер, где все было подготовлено для автономного проживания. Шеломову предстояло позаботиться о себе самом, а также о Тусике, маэстро Баретти, генеральском камердинереофицианте-шофере, Машиной горничной и посудомойке. Все они, кроме Тусика, проживали во флигеле, были совершенно беззащитны, и генерал Кисловский оправдывал себя тем, что потенциальные агрессоры, увлеченные грабежом главной усадьбы, до них не доберутся.

По плану номер два Илья Петрович, вооружившись любимым Ремингтоном 1913 года – точность боя, усиленный патрон, куда как лучше современных видов автоматического оружия! – подключался к обороне. Четыре ствола могли сдержать и серьезный приступ. По плану номер три к обороне присоединялся также камердинер-официант-шофер. С ним генерал вместе с Шеломовым провел тактические занятия и стрельбы, но и здесь сомнения у Ильи Петровича поначалу были еще большие, чем в подготовке Хайвановых. А ведь спортсмен! Кандидат в мастера по греко-римской борьбе. Человек спокойный, размеренный, а единожды попав в центр мишени, все оставшиеся пули пускал в «молоко». Илья Петрович усмехнулся. И сам он, и Шеломов думали, что шофер – мазила, пока не поняли: камердинер-официант-шофер просто-напросто клал все пули в одну точку, одну пулю – вслед за другой, один раз приметившись, более не отводил прицела ни на миллиметр. Вот те и греко-римская борьба!

Илья Петрович усмехнулся еще раз и увидел перед собой Тусика.

Лицо Тусика озарялось улыбкой. Илья Петрович взял Тусика за подбородок, притянул к себе, поцеловал в теплые мягкие губы. Тусик, красиво двигая бедрами, пошла по направлению к своей спальне.

Генерал смотрел ей вслед и думал – куда ему: к Тусику, к себе, а может – проверить посты? Находясь в раздумье, Илья Петрович словно застыл посреди гостиной с лицом, выражавшим какую-то почти детскую безмятежность. В таком состоянии он мог находиться долго. Нужно было, чтобы кто-то хлопнул в ладоши. Или – кто-то позвонил по телефону. Но никто не хлопал в ладоши, никто не звонил.