Курт Воннегут - Завтрак для чемпионов, или Прощай, черный понедельник

В полицейском управлении Мидлэнд-Сити и в канцелярии шерифа Мидлэндского округа служили главным образом белые люди. У них там стояли десятки и сотни автоматов и двенадцатизарядные пулеметы на тот случай, если будет разрешена охота на «оленей». Это могло случиться довольно скоро.

— Послушай, я же не шучу, — сказала Грейс, — ведь это же не город, а самая вонючая дыра на всем свете. Давай уедем к чертовой матери, купим резиденцию на Мауи и хоть поживем для разнообразия как люди.

Так они и сделали.

Тем временем вредные вещества в организме Двейна изменили его отношение к Франсине: он уже не злился и стал жалким и покорным. Он попросил у нее прощения за то, что подумал, будто она выпрашивает у него деньги на закусочную «Курятина фри по рецепту полковника Сандерса из Кентукки». Он полностью признал за ней неоспоримое бескорыстие. Он ее попросил обнять его покрепче, и она обняла его.

— Я так запутался, — сказал он.

— Все мы запутались, — сказала она и прижала его голову к груди.

— Надо же мне с кем-то поговорить, — сказал Двейн.

— Ну и поговори с мамочкой, — сказала Франсина. Она хотела сказать, что она ему как родная мать.

— Скажи мне — зачем мы живем? — спросил он эту душистую грудь.

— Это одному богу известно, — сказала Франсина.

Некоторое время Двейн молчал. Потом, запинаясь, он рассказал Франсине, как однажды посетил филиал фирмы «Дженерал моторс» — завод «понтиаков» в городе Понтиак, штат Мичиган, всего лишь через три месяца после того, как его жена наглоталась «Драно».

— Нам показали все исследовательские отделы, — рассказывал он. И потом рассказал, что самое большое впечатление на него произвел ряд лабораторий, где уничтожались части машин и даже целые автомобили. Научные сотрудники фирмы «Понтиак» поджигали обивку, швыряли камнями в ветровые стекла, ломали педали и рычаги управления, устраивали столкновения двух машин, вырывали с корнем переключение скоростей, несколько дней подряд запускали моторы на полный ход почти без всякой смазки, сто раз в минуту открывали и захлопывали отделения для бумаг и перчаток, охлаждали часы на панели до нескольких градусов ниже нуля и так далее.

— Все, что запрещено делать с машиной, они делали нарочно — рассказывал Двейн Франсине, — и я никогда не забуду надписи на дверях здания, где устраивали все эти пытки.

Двейн говорил вот о какой надписи:

— Увидел я эту надпись, — сказал Двейн, — и невольно подумал: не для того ли господь бог и меня послал на землю — захотел испытать, сколько же человек может выдержать и не сломаться.

— Заблудился я, — сказал Двейн. — Надо, чтобы кто-то взял меня за руку и вывел из темного леса.

— Ты устал, — сказала Франсина. — Да и как не устать? Столько работаешь. Мне так жалко мужчин, сколько же они работают! Может быть, хочешь немножко поспать?

— Не могу я спать, — сказал Двейн — пока мне не ответят на все вопросы, мне сна нет.

— Хочешь посоветоваться с доктором? — сказала Франсина.

— Не хочу я слушать докторскую болтовню, — сказал Двейн. — Нет, я хочу поговорить с кем-нибудь совсем иным. Понимаешь, Франсина, — и он крепко впился пальцами в ее мягкую руку, — хочется услышать новые слова от новых людей. Я уже слышал все, что говорят люди тут, в Мидлэнд-Сити. И все, что они могут сказать. Нет, нужно поговорить с кем-то новым.

— Например? — спросила Франсина.

— Сам не знаю, может быть, с каким-нибудь марсианином.

— Мы могли бы уехать в другой город, — сказала Франсина.

— Да все города на один лад, — сказал Двейн. — Все они одинаковые.

У Франсины мелькнула мысль.

— А ты знаешь, что к нам в город скоро приедут всякие художники, писатели, композиторы? — спросила она. — С такими людьми ты еще никогда не разговаривал. Может быть, тебе поговорить с кем-нибудь из них? Они и думают по-другому, чем все люди.

— Да, все остальное я уже перепробовал, — сказал Двейн. Он заметно оживился и кивнул головой: — Ты права! Фестиваль поможет мне посмотреть на жизнь с совершенно новой точки зрения!

— Для того он и устраивается! — сказала Франсина. — Вот ты и воспользуйся.

— Обязательно воспользуюсь! — сказал Двейн.

Это была большая ошибка.

А Килгор Траут пробирался все западней и западней, и сейчас его подвозил фордовский грузовик «Галактика». Вел этот грузовик коммивояжер, который распространял одно приспособление для разгрузки машин в доках. Это был складной рукав из прорезиненной парусины, который надевался на кузов грузовика и выглядел вот так:

Приспособление это служило для того, чтобы люди прямо из здания могли нагружать и разгружать грузовики, не выпуская из помещения наружу прохладный воздух летом и теплый воздух зимой.

Водитель грузовика «Галактика» также продавал огромные катушки для проволоки, кабеля и каната. И еще он торговал огнетушителями. Он объяснил, что является представителем фирм, изготовляющих все эти вещи. Он был сам себе хозяин, так как представлял тех заводчиков, которые не могли держать собственных коммивояжеров.

— Сам распределяю свое время, сам выбираю, что мне продавать, — объяснил он. — Не товар меня выбирает, а я — его, никто мне ничего не навязывает! — добавил он. Звали его Энди Либер. Ему было тридцать два года. Он был белый. Весил он, как и многие граждане этой страны, больше, чем надо. Он явно чувствовал себя отлично. Гнал он машину как сумасшедший. Грузовик сейчас делал девяносто две мили в час. — Мало в Америке осталось таких свободных людей, как я! — сказал он.

Этот человек во всем был выше среднего. И его доход, и его страховой полис, и его личная жизнь для человека его лет были куда выше среднего по сравнению с другими гражданами в его стране.

Когда-то Траут написал роман под названием «Как идут делишки?», и весь роман рассказывал о том, что бывает в разных отношениях выше среднего. На некой планете контора по рекламе очень успешно рекламировала местный эквивалент земного орехового масла. В каждой рекламе в глаза прежде всего бросались средние величины — все равно чего: среднее количество детей, средняя величина всяких личных достижений именно на данной планете, — и тут приводились точные цифры и вообще всякие такие данные. И в рекламе каждому жителю планеты предлагалось установить для себя — выше среднего он или ниже среднего. Обычно все эти данные как-то связывали с предметом рекламы.

А в рекламе говорилось, что люди и средние и выше среднего — все употребляют ореховое масло такого и сякого сорта. Дело было только в том, что на этой планете ели вовсе не настоящее ореховое масло. Это было недомасло.