Дмитрий Быков - Списанные

Он снова собрался работать, вопреки всему, будет хоть пара страниц за те три часа, что оставались до явления корреспондентки с гебешником, — но мобильный вновь требовательно заверещал, и Свиридов опознал номер орликовской приемной. Это конец, понял он. Сейчас мы лишимся последнего.

— Сергей Владимирович? — спросил педерастический голос секретаря. Орликов держал в секретарях исключительно педерастов — не потому, что сам принадлежал к стильной касте, а потому, что женщины не умели так подобострастно отвечать «Вячеслав Петрович занят» или «Как вас представить?». Секретарь работал у Орликова без выходных, жил у него в коттедже на правах прислуги и не брезговал садовыми работами. — Вячеслав Петрович хотел бы переговорить с вами. Вы свободны?

— Да, конечно, — бодро ответил Свиридов. В нем закипала здоровая злость. Это было лучшее состояние для разговоров с Орликовым.

— Сереж, — услышал он мягкий, начальственно-демократический басок Орликова. — Ну ты что ж делаешь.

— Да, Вячеслав Петрович? — переспросил Свиридов. — Что я делаю?

— Ну а то ты не знаешь? Ты куда же вступаешь? Меня и так за Делягина вчера вызывали на ковер, а тут ты.

— А куда я вступаю, Вячеслав Петрович? — невинно спросил Свиридов.

— Слушай, кончай! — разозлился Орликов. — Кончай притворство дурацкое. Мне ты знаешь откуда звонили сегодня? С канала мне звонили. И там уже плотно подводят к тому, что или ты, или программа.

— Ну, если вопрос уже ставится так… — протянул Свиридов.

— Да пойми ты! — Орликов не мог легко выйти из образа демократа. — Мне же не хочется терять способного человека, я же не из тех, кто по первому сигналу…

— Вячеслав Петрович, — сказал Свиридов, со значением понижая голос. — Вы же понимаете, что такие вопросы по телефону не обговариваются.

— Мой не прослушивается, — ответил Орликов, но было слышно, что он насторожился.

— Ну, это ваш не прослушивается, — продолжал Свиридов. — Так что всего я вам сказать не могу, но вообще-то, зная меня не первый год, вы могли бы догадаться, с чьей санкции я в этом списке нахожусь.

Орликов помолчал.

— Что ж они там, — пробурчал он. — Предупредить не могут?

— Вячеслав Петрович, — укоризненно проговорил Свиридов. — Вы можете себе представить, с чьей санкции сценарист «Спецназа» может входить в такие списки?

— Ты же вышел из «Спецназа», — напомнил Орликов.

— А вы не догадываетесь, почему?

— Догадываюсь, — буркнул Орликов, хотя ни о чем не догадывался.

— Ну вот. И если я там состою и мне верят — вы же можете догадаться, зачем это нужно, да? Я надеюсь, мы не будем возвращаться к этому разговору?

— Все-таки пусть они на канал позвонят, — попросил Орликов после паузы. — Там же не в курсе люди…

— Ну да, — сказал Свиридов. — Сейчас Владислав Юрьевич бросит все и будет звонить руководству канала: простите, у вас там сценаристом на «Родненьких» работает некто Свиридов, так вот, он намеренно внедрен в список, это мой информатор, так всем и передайте. Интересно получится, да?

— Да, действительно, — признал Орликов. — Ну хоть бумагу какую-нибудь…

— Да вы что, смеетесь?! — с бабьим повизгиваньем воскликнул Свиридов. — Вы как себе это представляете?! Сталин Гитлеру пишет: вы там, пожалуйста, не обижайте моего человечка, Штирлиц зовут?

— Ладно, работай, — разрешил Орликов и отключился. Некоторое время Свиридов приходил в себя. Только что он благодаря внезапному озарению, отбил очередной наезд и спас заработок — неизвестно, надолго ли. Очевидно было одно — идиотизм происходящего. Оказывается, им можно было пользоваться. Это давало шанс. Все отрабатывали пьесу спустя рукава, радуясь первой возможности увильнуть от худших моментов роли. Товарищи, можно я сегодня не буду душить Дездемону? Вот справка, у меня гипертония. Хрен с тобой, не души, пнешь разок — сама перекинется. У нее, кстати, тоже гипертония. Лев со списком обходит всех зверей: антилопа, завтра ты ко мне на завтрак, капибара, ты жирная, будешь на обед, а ты, заяц, на легкий ужин, чтоб кошмары не мучили. Заяц: а можно не приходить? Можно, вычеркиваю.

Правда, видимо, была в том, чтобы в списке вести себя нагло: я вписан не потому, что отвержен и проклят, а потому, что мне можно. Здесь вообще следовало вести себя так, будто все можно, — потому что возникает обратная зависимость: действительно будет можно. Допускаю, что наглая тройка типа «Слава России» руководствовалась тем же принципом. Главный местный закон: у них действительно нет на тебя никакого зла, у них нет к тебе принципиальных претензий, если ты не слишком нарываешься, не грузин и не еврей. Следовательно, отношение к тебе они формируют не априори, а от поведения: если, будучи ввергнут в список, как все, ты ведешь себя по-хозяйски, как хозяин этого гетто, как свой в этом вонючем загоне, куда они по определению вытесняют всех, — то ты и будешь хозяин, тебя сделают капо, дадут плетку с синей ручкой (у самих с красной, заслужить нельзя, выдается по праву рождения). Из этого следовали занятные ходы применительно к «Острову», и Свиридов снова попробовал работать, но Тэсса приехала быстрей, чем обещала.

Ей было лет сорок пять, похожа на Эллен Берстин времен «Алисы». На ней было голубое платье с короткими рукавами, оттенявшее ровную смуглость. В юности наверняка была хорошенькой, крепенькой, с ямочками, теперь обтянулась. Бывала в Афгане, Чечне, Ираке, интервьюировала сенаторов, получила премию Союза немецких городов за книгу интервью с турецкими гастарбайтерами «Чужие, но такие же люди». Фильм, снятый по этой книге, демонстрировался на Берлинском кинофестивале в рамках программы «Познавая восточного соседа». Следом за ней, отдуваясь, шел шофер (а что, внешность заплечная — нос картохой, пивная шея). Он тащил тяжелый холщовый мешок, из которого выпирали острые углы. Вероятно, Тэсса ездила на интервью с вещами, боясь оставлять утварь в корпункте: сопрут, варвары.

Гомбровиц излучала позитивную энергию. У Свиридова мелькнула мысль, что хорошо бы попросить ее помыть пол, а то, знаете, руки не доходят, — все польза. Она помыла бы ради колоритной детали для будущего очерка, — но он сдержался.

— Я узнала о тебе из газетт, — она мгновенно перешла на ты. — Я могу дальше по-английски?

— Да, конечно.

По-английски она говорила немногим лучше, чем по-русски. Она прочла в газете про список. Ей интересны все люди списка, и она надеется на свиридовскую помощь в установлении контактов. Ей очевидно, что правительство загнало себя в тупик и теперь стоит перед прямой необходимостью массовых репрессий, потому что в обществе зреет недовольство. Ей интересно понять, каков механизм формирования списка, и она имеет основания предполагать, что это люди недовольные, имевшие неосторожность «высказаться мало ли где», пояснила она по-русски. Ее личный друг, депутат Бундестага от земли Рейнланд-Пфальц, сообщил ей конфиденциаль, что список составлен уже давно, но вышел на поверхность только сейчас, и в нем весьма высокопаставленные люди, йа, йа. Так что Свиридов не одинок. И, само собой, она ознакомилась благодаря интернетт с некоторыми его публикациями, с отзывами на фильмы, просмотрела одну серию «Спецназ», отметила, что критика находит в его работах социальный критицизм, и потому не видит особенных причин удивляться. Все в норме, этого следовало ожидать давно.