Маргарита Хемлин - Прощание еврейки

Берта заново на свет родилась. Эстерка тоже.

Испуг выпарился, Москва стала как сон.

Дошло до того, что Эстерка на своем рабочем месте затеяла проводить политинформации, обсуждала с учениками международную обстановку и прочее.

Ее в партком:

- Эстер Яковлевна, вы беспартийная, а таких вопросов касаетесь, что вам в них не разобраться. Вы с мужем советовались? Он как к вашей деятельности относится? Приветствует? Он ведь старый член партии, мог бы и помочь.

Эстерка отговорилась, что по собственной инициативе, что молодежь пытливая, задает вопросы, вот и решила. Но если кто против - так она не возражает прекратить.

Рассказала мужу. А тот, оказывается, и сам знал. Перед тем, как ее вызвать, с ним побеседовали.

- Я тебя предупреждал, Эстер, что ты теперь моя жена и мать сына Генриха. И твое дело - семья. А ты за старое. Нехорошо.

Эстерка надулась: и виновата, и не виновата. Но притихла.

Только ночью иногда через сон вздохнет: “Ой, вейз мир!” [ О, горе мне! (идиш) ]

Берта вспоминала родителей. Рассуждала с Генрихом про них. Рассказывала про аптеку: мятные леденцы, сладкие микстурки, фарфоровые баночки с надписями, касса звенит, когда ручку поворачиваешь. Придумывала игры, тематические. Мальчику нравилось. Дитер Францевич радовался - познавательно.

На танцы Берта не ходила. Газет не читала, художественных книг тоже. Только учебники, хотя они и не давались. Кляйн ей разъясняет сто раз одно, а движения вперед - ноль.

Пристрастилась к вышиванию: салфеточки, наволочки, занавесочки. Музыку по радиоприемнику слушала: песни советских композиторов и классику - целые оперы из Большого театра. Сядут втроем - Генрих на руках у Дитера Францевича, Берта - и слушают. Берте хотелось подпевать в знакомых местах. Но стеснялась, потому что ей абсолютно медведь на ухо наступил.

Эстерка просила:

- Я ж газеты изучаю, тише сделайте.

Как-то утром, за чаем, Эстерка завела разговор:

- Наркома нашего железного, Ежова, перевели на водный транспорт. А теперь сняли и с водного. Враг народа. Я так всегда и считала.

- Что считала, то оставь при себе.

Дитер Францевич подлил себе крепкой заварки.

Тут в окно постучали. Эстерка выронила стакан, оцепенела. Лицо белое-белое. Метнулась к окну и осела. Если б не подоконник - свалилась бы.

- Иди, Берта, подружка за тобой… - Только и прошептала.

Взяли Эстерку под руки, подвели к кровати и уложили прямо на покрывало. Она один глаз открыла и говорит мужу:

- У меня свое мнение. Ты его не трогай.

С того утра дом переменился. Эстерка шипит на мужа, злится на сестру. Гоняет Генриха. Правда, начала слушать вечерами музыку по радиоприемнику. Пристроится на тахте, лицом вверх, уставится в потолок и слушает. Для вида, конечно.

Отмечали новый 1940 год. Под елкой (нарядить настоял Кляйн) уложили подарки Генриху, и каждый другому тоже кое-что завернул.

Эстер накрасила губы, закрутила волосы, Берта причесалась - уложила косу вокруг головы. Дитер Францевич возится с Генрихом, женщины накрывают на стол. Праздник!

Сели. Поужинали, сказали тосты, какие положено. Посмотрели подарки, расцеловались. Генриха уложили спать.

Когда мыли посуду, Эстер закинула удочку:

- А ведь очень может быть, что не за мной приходили, а просто по делу. Они ж тебе бумажек не показывали…

Берта опустила руки в воду, нагнула голову, на слова не обернулась. Сколько раз сама сомневалась!

- Ну, как же…

Эстер похлопала сестру по спине:

- Эх, что вспоминать.

Летом, в августе, Эстер заявила, что ей нужно на пару дней съездить в Саратов - показаться врачу, сотрудница посоветовала хорошего специалиста.

Дитер Францевич насторожился:

- К какому специалисту?

Эстерка, со значением:

- К женскому. Не волнуйся, повод очень даже радостный. Только, может, я там задержусь, чтоб как следует понять положение вещей.

В общем, уехала.

Ждали ее неделю, другую. Нету.

Дитер Францевич не знает, куда себя девать от нервов. Расспрашивать на работе - нельзя, у них же семья, недоверию места быть не может. Ехать в Саратов? А где того специалиста искать? Возможно, Эстер сразу положили в больницу. Почему тогда не дала о себе знать телеграммой? Да за две недели и письмо дошло бы.

На третью неделю в техникумовской библиотеке к Берте подошел один преподаватель и поинтересовался:

- Как Эстер Яковлевна отдыхает? Очень жалела, что пришлось одной ехать в Крым.

Берта отговорилась: хорошо отдыхает, открытки шлет. Прибежала домой - рассказать.

А дома Дитер Францевич сидит на полу, рядом на чистой дорожке - грязная лопата.

Берта тормошит его. А он ни в какую.

Она шепчет:

- Надо за Генрихом в садик бежать, как я вас оставлю? Мальчик переживать будет - всех уже разобрали…

Тогда только Дитер Францевич очнулся:

- Она партбилет откопала. В Москву поехала. Ду-у-ура!

Решили так: установят контрольный срок в месяц, потом станут предпринимать действия.

Дитер Францевич в техникуме провел беседу, что жена срочно уехала по личным делам на неопределенный срок и просит ее уволить по собственному желанию.

- Ей прямо в дом отдыха телеграмма пришла, чтоб ехала, так что задним числом проведите бумаги, - попросил Кляйн.

Провели. А с Бертой условились на вопросы отвечать одинаково. Ну и Генриху внушили так. Он по матери очень скучал, но не сильно.

Берта мучилась, винила себя:

- Конечно, я ее запутала. Кто ж утром арестовывает? Ночью приходят. Правда? А раз так, то Эстерка скоро вернется. Мы тогда панике поддались, ясно. Правда? - умоляла Берта.

- Да-да, - со всем соглашался Кляйн.

Через месяц никто не вернулся. Никаких известий не прислал. Берта спрашивала, что теперь делать. Кляйн отмалчивался. Наконец состоялся разговор:

- Берта, нам надо решить. Я, конечно, могу в Москву поехать. Там у меня старые друзья. Наверное, не все, но кое-кто остался. И при постах. Можно навести справки, провентилировать. Допустим, Эстерку взяли. Значит, я узнаю, где она сидит. Ну, передачу соберу. Свидание - вряд ли. Я знаю. Если ее взяли, и нам надо ждать. Мальчишку, ясно, отберут в детский дом.

Итог какой? Итог неутешительный. Выходит, мне в Москву ехать не надо. Дальше. Эстерка просто от меня уехала. Ты ее не знаешь, а я знаю. И такое может быть. Я понимаю, что она со мной не от любви, а по обстоятельствам. Не осуждаю: надоело - значит, надоело. Опять по логике получается - искать ее не следует.

Берта кивала.

- Теперь дальше. Если Эстерку взяли, то и нам тут засиживаться вредно. Если не взяли, тоже тут нам нехорошо: станут расспрашивать, теребить, где, что, куда. По-всякому - надо место жительства менять. Твое слово, Берта, решающее. Я без Генриха никуда не сдвинусь. Если ты его мне отдашь - все равно без тебя я не потяну. Он слабенький, без ухода ему никак. Либо втроем - либо не знаю. Все будущее в твоих руках.