Маргарита Хемлин - Прощание еврейки

Мирра делала-делала знаки Римме, но бросила.

Йося сказал:

- Клейзмеры и на похоронах играли. Ну, хотел. Теперь не играю. Не хочется. Я когда завклубом был, сильно играл. Гулака-Артемовского всю оперу мог сыграть. И спеть на разные голоса. Под скрипку, под аккордеон. Пойдемте, проводите меня до работы - пора мне.

И совсем не грустно сказал, а даже жизнеутверждающе. Мол, раньше было дело, а теперь другое желание. Но как будто в театре спустился занавес.

Римма так и сказала:

- Солист не в голосе. Нужно скорей на воздух! Давайте и деток возьмем. Им перед сном полезно подышать.

Вышли. Эммочка на руках у Иосифа, он шагает впереди, за ним Мирра с Риммой, Изя плетется сзади, цепляется за каждый куст - интересуется веточками.

Навстречу девчата с парнями - идут с танцев, как раз из клуба. Там после кинофильма устраивали танцы для молодежи. Хлопцы немного выпившие.

Один как бы про себя говорит, подделываясь под артиста:

- Шо-то я не пойму, товарищи! Гоним, гоним мы жидов из нашей жизни, а их больше становится. Глядите, мало этих, ну ладно, то наши, старые, и еще одна объявилась. Надо б ее прощупать, хто такая.

И вся компания радостно засмеялась, как от анекдота.

Йося дернулся - так Мирра еле успела поймать за рукав:

- Не связывайся, Йосенька, они ж пьяные. Гады.

Римма частично возразила:

- Пьяные, конечно. Но они так думают. Что же им - молчать? Они меня пока не знают. Имеют право думать что угодно. Я не обижаюсь.

У клуба распрощались с Йосей и разошлись по домам, договорившись крепко дружить.

Римма стала заходить к Чернякам почти ежедневно. То забежит утром перед работой, то вечером - прогуляться после чая перед сном. И всегда с гостинцами.

Мирре даже неудобно - девушка тратит деньги на ненужное:

- Риммочка, ты бы средства не швыряла. Тебе обустраиваться надо.

А та улыбается, как обычно:

- Я вас нарочно к себе не приглашаю. У меня при хозяйке отличная комната. Я все нужное привезла из Киева, от родителей. Хочу, чтобы здесь у меня все было как дома. Все-все. Когда привезу полный комплект - позову на новоселье.

- Я квартирную хозяйку знаю. У меня ее сын Ивасик учится в седьмом “Б”. Неуспевающий. А мать хорошая женщина. Работящая. Она мужа на войне потеряла. Она мне про тебя говорила по секрету, как она довольна. Аккуратная, говорит, девушка. Только слишком самостоятельная. Не в укор, а как характеристика. Ты же понимаешь.

- Ну конечно, понимаю. Я ее прямо как родную мать полюбила. “Риммочка то, Риммочка сё”. Татьяна Петровна - женщина отличная. Все качества при ней. Только очень больная. Я ее буду лечить, чтоб ей в больницу не бегать. И сын - мальчик хороший. Мы с ним беседуем. Он историю любит. В Киеве никогда не был, представляешь? Я как-нибудь возьму его с собой, проведу экскурсию с объяснениями. А твою химию не любит, потому и не учит.

Иосиф Римме улыбается-улыбается, как может. А после всякий раз говорит Мирре в таком роде:

- Не нравится она мне. Вот хоть убей, не нравится. Главное, зачем ты ей душу открываешь, про меня рассказываешь, советуешься.

Мирра в недоумении:

- Это твоя причуда. Она хорошая. Дети ее любят. Детей не обманешь.

- Ну-ну, - промычит что-то такое - и в сарай свой, художества выжигать.

По характеру Римма и в самом деле проявляла недюжинные самостоятельность и энергию. Всего ничего как приехала, а всюду себя зарекомендовала. И в райкоме комсомола: предложила читать лекции о здоровье с разных сторон - по селам ездить. Инициативу одобрили.

На работе пациенты валом валили:

- Римма Аркадьевна поговорит - и уже легче. А как таблетки пропишет - так совсем хорошо.

Свою прямую специальность Римма официально не использовала. Для нее в больнице общего профиля психиатрического занятия не было - никто не обращался. Кто психический, тому хорошо в дурдоме. А тут в основном нормальные люди.

Так что Римма осваивалась по части общего лечения. И чем дальше, тем больше. И из сел к ней ехали. Старые врачи даже обижались: свистушке верят, а им не очень.

Главврач намекнул:

- Вы, Римма Аркадьевна, молодой специалист. У нас по распределению. Уедете в свой Киев, а тут сложившийся коллектив. Не мутите воду своим поведением.

Римма в крик:

- То есть как “не мутите”? Я людей терапевтически лечу, наших с вами советских граждан. Что ж, они должны весь день находиться в очереди в приемном покое, пока их примут, а я без дела сиди? У меня красный диплом, я куда хотите могла поехать, хоть в Москву, не говоря про родной Киев! А я сама сюда попросилась.

Главврач тоже не сдержался:

- Ждали вас в Киеве, а тем более в Москве, с вашей национальностью вместе. Скажите спасибо, что тут работаете. А то можно и по статье оформить. Или переведем в фельдшерско-акушерский пункт куда-нибудь на хутор в связи с производственной необходимостью.

Римма раскрыла рот. Но тут же закрыла, из кабинета вышла и дверью не хлопнула, хотя собиралась.

Пришла к Мирре с Иосифом - поделиться.

Мирра молчит.

А Иосиф говорит:

- Дурак твой главврач. А чего ты ожидала? Меня выгнали, а я и киноустановку достал, и ремонт после войны сделал, и музыкальный кружок организовал - из Чернигова однополчанина уговорил приезжать раз в неделю уроки давать по баяну. Я ж играю без нот, а он по нотам. Думала, тебе будет исключение? Запомни, исключений в таких делах не бывает.

Мирра Римму гладит по голове. А та Миррину руку отбросила:

- Вот из-за таких, как вы, евреев и гоняют. Нужно своим поведением доказывать, а не словами и рассуждениями. Я к вам не по поводу национальности пришла жаловаться, а просто насчет хамства обсудить. А вы на одно сворачиваете.

Тут от взрослого крика заплакала Эммочка. Римма взяла ее на колени - девочка сразу успокоилась.

- Полюбуйтесь, ребенок расстроился! Из-за чего? Из-за вашей узости, - припечатала Римма.

Чай пить не стали. Римма подхватила свою лаковую сумочку и ушла не простившись.

Иосиф засобирался на работу:

- Опаздываю. Не хватало, чтобы и отсюда попросили. Я тебе говорил, Мирра, не надо с Риммой дружить.

Вышел за калитку, прошел метров двадцать. Из-за дерева выступила Римма:

- Йосенька, не сердись. Я тебя до работы провожу.

- Нет уж, лучше я тебя домой отведу. Поздно.

- Ну давай.

Римма взяла Йосю под ручку. Без разрешения, между прочим. И пошли.

Римма говорит:

- Ты ведь на фронте был, Йося? И награды имеешь, мне Миррочка показывала. И еще евреи там были. И мой папа на фронте был, он по возрасту мог и не быть. Я поздняя. Он в санитарном поезде все четыре года под бомбами в огне.

- И что?

- А то, что весь советский народ воевал в одном строю. Мы с мамой и бабушкой были в эвакуации в Уфе. Бабушка читала в газете списки награжденных - вслух. И всегда плакала. А как еврейскую фамилию прочтет, так сильнее плачет. Мама у нее спросила: “Почему ты евреев всегда выделяешь? Остальных меньше жалко, что ли?” Бабушка ответила: “Всех жалко. Но все мне двоюродные, а евреи родные”. Мама ее осудила. И я осуждаю. А ты осуждаешь?