Райдо Витич - Игры олигархов

Но вот вопрос: к чему ему, состоявшемуся и во всех аспектах успешному, возиться с ней? Чему-то учить, что-то требовать, просить и ломать под себя?

Леший расстегнул ее кофточку, добрался до груди, но девушка придержала его руку:

- Зачем я? Почему ты объясняешь что-то мне, если есть женщины, которым понятно, что ты хочешь и они легко это дадут за твое положение?

- Неинтересно, - прошептал, склоняясь к ее губам. - Я хочу настоящего, а они могут дать только фальшь. И стоить она будет много дороже естественности.

- Выгода? - ей стало до одури грустно - как же цинично и пошло устроен его мирок! - Но я тебя ненавижу, а они бы любили.

"Любопытное признание", - улыбнулся мужчина.

- За выгоду, за деньги. А ты за них ненавидишь. По настоящему?

- Да.

- Ну, вот видишь? У тебя все настоящее, живое: ненависть, эмоции, тело, переживания. Поэтому я хочу тебя, - накрыл ее губы, не дав задать другие вопросы.

Ее слова взбудоражили кровь. Брать ту, что ненавидит, смотреть как она смиряется и принимает его, все равно что покорить саму ненависть, подчинить себе то, что не всегда возможно контролировать и в себе - это что-то.

Обычно Леший быстро уставал от женщины и длительные отношения складывались лишь по взаимовыгодности, как с Ирмой - прекрасной ширмой для его личных дел, входным билетом в определенные круги, способ наладить отношения с кем ему надо. Она знала, как себя вести в грязном омуте бомонда, он - в пустом, но сверкающем обществе аристократической элиты. Она развлекала его своими друзьями и рекламировала его "фишки", он оплачивал ей эту возможность. Все четко и понятно.

Здесь же другое, нечто, до чего невозможно дотянуться через связи и финансы. Пройдет год, Ярослава заматереет и станет второй Ирмой, тогда они спокойно расстанутся. Но даже тогда он будет помнить ее живую, вот такую колючую и нежную, открытую, откровенную со всеми мыслями и смешными суждениями - на распашку. По настоящему ненавидящую, гордящуюся, переживающую, рассуждающую, отдающуюся ему со всеми своими достояниями и достижениями, со всем своим мирком глупых иллюзий, в который опять же, верит по-настоящему. Нет, это действительно - нечто. Владеть ею, все равно, что завладеть душой, держать ее в своей ладони и по желанию исторгать нужные ноты эмоций.

Это круче чем просто владеть телом, чем двигать "пешки". Это все равно, что покорять Бога в своем проявлении - душе человеческой. Все равно, что быть Сатаной, заполучить душу и владеть ею на свое усмотрение. Оказаться на месте того и другого, поиграть в библейских персонажей, прочувствовав их жизнь, их отношения.

Это пик, недосягаемая вершина возможностей даже для круга Лешего.

А он смог, он покорил эту вершину и, став Богом, поиграет в Дьявола, став Дьяволом, будет Богом, пусть в одном маленьком мирке маленького человечка. Этого довольно. В конце концов, все получить нельзя. Но ему и об этом хватит памяти до конца жизни.

Леший стащил с Ярославы остатки одежды и поставил на колени, начал входить сзади, придерживая зашипевшую девушку за шею. Он не торопился, он хотел, чтобы она прочувствовала его, поняла, что она и кто он.

Алекс смотрел на снежно белую спину, тонкий стан, лицо прижатое щекой к дивану, видел как извиваясь девушка пытается ускользнуть от него, не понимая что зажата, что не уйти, и чувствовал себя Богом что смотрит на метания людей со своей высоты, чувствовал себя настоящим покорителем вершины, что стоя на пике, оглядывает снег под ногами, лежащие пред ним просторы, изгибы гор, маленьких вершин внизу, что локотки, что руки Ярославы, пытающиеся зацепиться за что-нибудь, дотянуться до него, оттолкнуться, чтобы оттолкнуть, но тем лишь сильнее покоряются.

Он брал ее не спеша, оглаживая и любуясь, как Кощей свое злато.

Растягивал удовольствие, давая ей притихнуть, а, после, вновь заставляя трепетать, биться, мечтать увернуться и… отдаться наслаждению. Он ждал капитуляции, ждал, когда она затихнет, окончательно подчинившись. И дождался - девушка вскрикнула, содрогнувшись, забилась уже не гоня, а принимая, не от ненависти - от удовольствия.

И ему было настолько хорошо, что все остальное бледнело перед этим ощущением, уходило прочь как бедняк с котомкой, которому нечего делать на барском дворе.

Потребность Алекса в обществе Ярославы то росла, то исчезала.

Ломать себя и гнуться под его капризы, девушке было все трудней. Она надеялась хоть как-то свыкнуться, затаиться и пережить этот год, но чем большей дней проходило, тем меньше было терпения и желания терпеть. Порой девушке очень хотелось опустить на голову Лешинского тяжелый предмет или задушить подушкой ночью, пока он сладко посапывает рядом.

Нервное напряжение в свою очередь сказывалось головными болями и перепадами настроения: Ярослава то впадала в апатию, то оживала и начинала на что-то надеяться, то строила планы как сбежать из особняка, не навредив подругам, то оказывалась во власти тоски и ненависти от безысходности.

Она уже не пыталась привыкнуть к Лешинскому и хоть как-то пережить его общество, но еще надеялась как-то свыкнуться с жизнью в его доме, но один день здесь походил на другой и вызывал раздражение своей монотонностью.

День здесь начинался с обеда и заканчивался под утро. Все сновали, создавали видимость, что они что-то делают, но Ярославе не доставалось и этого. Она в прямом смысле пинала воздух, не зная чем заняться.

Несколько дней Леший возил ее по бутикам и наряжал как куклу, причем не спрашивал ее мнения, нравиться ей эта вещь или та или нет.

Ее мнения вообще никто не спрашивал, как не интересовался пристрастиями в пище, одежде, даже в выборе цвета лака для ногтей слово оставалось за той, которая делала маникюр.

Девушка чувствовала себя бессловесной игрушкой, девочкой по вызову. Помочь на кухне - нельзя, сделать что-то по дому - нельзя, пойти прогуляться - тоже нельзя, потому что Алекс дома и может в любой момент позвать ее. И звал. Если не являлся сам, то приходил охранник и провожал ее до бассейна или кабинета. И только за одним.

Неутомимость Алекса уже пугала Ярославу, фантазии убивали. Он мог пригласить ее лишь для того чтобы взять на бильярдном столе, обнять в бассейне, огладить усадив на столе кабинета или всего лишь поцеловать на балконе.

Ей всерьез показалось, что собственное удовлетворение - единственное ради чего он живет. И презирала его за это, себя за то, что стала объектом удовлетворения, сосудом, что наполняется по прихоти, а потом отодвигается.

Говорят, ко всему можно привыкнуть, но видно Ярослава стала исключением из правила. Она никак не могла привыкнуть ни к бездействию, ни к манере Лешего и его привычкам, не к укладу в доме, ни к пренебрежению, как со стороны хозяина, так и со стороны его подчиненных, ни к гостям, что посещали особняк - надменными, насупленными как индюки. Они напоминали ей персонажей спектакля или карнавальные маски - по разному разряженные и разные по телосложению, внешнему виду женщины, имели одну и ту же холодную и неприступно гордую осанку, выражение лица. Мужчины, улыбчивые и хмурые, худые и полные, брюнеты и блондины, были, как один одеты с иголочки, вальяжны и хитроглазы. И все надменны. Они были похожи на кукол из отдела игрушек, пластмассовых "Кенов" и "барби".