Эрнесто Сабато - Туннель

Итак, той ночью презрение к человечеству, казалось, исчезло или, по крайней мере, на время смягчилось. Я вошел в кафе Марцотто. Вы, наверное, знаете, что туда ходят слушать танго, как верующие — «Страсти по Матфею».

Утром, около десяти, я позвонил Марии. К телефону подошла та же женщина, что и вчера. На просьбу соединить меня с сеньоритой Марией Ирибарне женщина ответила, что та рано утром уехала за город. Я остолбенел.

— За город? — переспросил я.

— Совершенно верно, сеньор. Вы сеньор Кастель?

— Да, я Кастель.

— Она оставила вам письмо. Извините, но у нее не было вашего адреса.

Я не сомневался в том, что мы сегодня увидимся и эта встреча многое изменит, так что известие об отъезде Марии сразило меня. Вопросы один за другим рождались в моей голове. Почему Мария уехала? Очевидно, это решение было принято после нашего разговора по телефону, в противном случае она бы предупредила меня о поездке и, главное, не велела бы сегодня звонить. Наконец, если она решила уехать после того, как поговорила со мной, не был ли этот внезапный отъезд следствием моего звонка ? А если так, то почему? Не захотела ли Мария еще раз скрыться, опасаясь сегодняшнего свидания?

Эта неожиданная поездка за город вызвала первое сомнение. Как обычно, я стал припоминать подозрительные подробности, которым раньше не придал значения. Чем объяснить разные оттенки ее голоса во время вчерашнего телефонного разговора? Что это за люди, которые не дают ей спокойно поговорить? К тому же это доказывало, что она способна на притворство . И почему горничная заколебалась, когда я позвал сеньориту Ирибарне? Но особенно запомнилась фраза: «Когда я закрываю дверь, это значит, меня не должны беспокоить». Мария была окружена какими-то таинственными тенями.

Все эти мысли одолевали меня, пока я мчался к ней домой. Странно, что она не узнала моего адреса: я знал уже и адрес и телефон. Она жила на улице Посадас, почти на углу с Сивер.

Когда я поднялся на пятый этаж и позвонил, чувствовал я себя достаточно паршиво.

Дверь открыл слуга, наверное, поляк или что-то в этом роде; я назвался, и он провел меня в тесную гостиную, заваленную книгами: стены были до потолка уставлены книжными полками, вдобавок книги горой лежали на двух столиках и даже на кресле. Меня поразила необычная величина некоторых томов.

Я привстал, чтобы внимательнее изучить библиотеку. Вдруг мне почудилось, что за моей спиной кто-то есть. Я стремительно обернулся и в дальнем углу увидел человека, высокого, худощавого, с прекрасно посаженной головой. Он улыбался как бы мне, хотя улыбка была блуждающей, неопределенной. Глаза его были широко раскрыты, и я догадался: это слепой! Вот почему книги были такими огромными.

— Вы Кастель, не правда ли? — вежливо поинтересовался он, подавая руку.

— Да, сеньор Ирибарне, — пробормотал я, нерешительно протянув руку и думая, в каком родстве он может находиться с Марией.

Предлагая жестом сесть, он слегка иронично улыбнулся:

— Я не Ирибарне, и не говорите мне «сеньор». Меня зовут Альенде, я муж Марии.

Привыкший по-своему оценивать и осмысливать паузы, он тут же добавил:

— Мария всегда называется своей девичьей фамилией.

Я замер.

— Мария много рассказывала мне о ваших картинах. Я ослеп несколько лет назад и еще помню, как выглядят предметы.

Он будто стыдился своей слепоты. У меня пересохло во рту. Как хотелось вырваться на улицу и спокойно во всем разобраться!

Слепой вынул из кармана письмо и протянул его мне.

— Вот письмо, — сказал он просто, словно речь шла о самых обычных вещах.

Взяв письмо, я собирался уже спрятать его, но слепой вдруг добавил, будто увидев мой жест:

— Читайте, хотя, поскольку оно от Марии, думаю, в нем нет ничего срочного.

Меня трясло. Пока он зажигал сигарету и предлагал мне закурить, я вскрыл конверт. Письмо состояло всего из одной фразы:

Я тоже думаю о вас.

Услышав шелест бумаги, Альенде спросил:

— Что-нибудь срочное?

Мне пришлось взять себя в руки и ответить:

— Нет, ничего.

Я ненавидел себя, а слепой все не спускал с меня глаз.

— В этом вся Мария, — сказал он, размышляя вслух. — Многие объясняют ее импульсивность бездной срочных дел. А она совершает такие поступки, которые ничего не меняют. Как бы это лучше выразиться?

Он отрешенно опустил голову, подыскивая более точные слова. Затем сказал:

— Представьте себе человека, который стоит посреди пустыни и вдруг резко делает несколько шагов. Понимаете? Быстрота не имеет значения: пейзаж вокруг остается прежним.

Он затянулся сигаретой и задумался, как будто меня здесь не было. Потом добавил:

— Может, это и не совсем так. Я не очень силен в сравнениях.

Мне никак не удавалось улучить момент, чтобы сбежать из этой проклятой гостиной. Но слепой, казалось, не спешил. «Что за отвратительная комедия?» — подумал я.

— Вот, например, сегодня, — продолжал Альенде. — Она поднимается чуть свет и говорит, что едет в имение.

— В имение? — вырвалось у меня.

— Да, в наше имение, вернее, моего деда. Сейчас им управляет мой двоюродный брат, Хантер. Вы его, наверное, знаете.

Это новое открытие встревожило меня. Чем привлек Марию этот заурядный и пошлый бабник? Я постарался успокоиться, уговаривая себя, что она поехала туда не ради Хантера, а просто потому, что ей нравится деревенское одиночество, и у них есть имение. Но легче не становилось.

— Я слышал о нем, — выдавил я из себя.

И, прежде чем слепой успел ответить, резко добавил:

— Мне надо идти.

— Какая жалость! — воскликнул Альенде. — Но мы еще увидимся?

— Да, да, — прошептал я.

Он довел меня до двери. Я коснулся его руки и быстро вышел. Спускаясь в лифте, я все время яростно повторял: «Что за отвратительная комедия?»

Мне было необходимо прийти в себя и все спокойно обдумать. Я шел по улице Посадас по направлению к кладбищу Реколета.

Голова раскалывалась от обилия событий; множество мыслей, любовь и ненависть, упреки и воспоминания — все мешалось и мелькало.

Для чего, например, ей понадобилось, чтобы я пришел за письмом и получил его из рук мужа? И почему Мария не сказала мне, что она замужем? И чем, черт возьми, она занимается в имении с этим мерзавцем Хантером? Почему она не дождалась моего звонка? А слепой, это еще что за фрукт? Я вообще терпеть не могу людей, но уж слепые мне особенно омерзительны, я испытываю к ним такое же отвращение, как к скользким и холодным тварям, к змеям, например. К тому же мне пришлось читать при Альенде письмо его жены, в котором говорилось: Я тоже думаю о вас . Нетрудно догадаться, какую гадливость я испытывал в эти мгновения.

Я попытался немного упорядочить свои мысли и расставить их по местам, следуя давней привычке. Надо было начать с начала, а началом (во всяком случае, началом истории с письмом) был наш телефонный разговор. В нем оставалось много неясного.