Виктор Левашов - Журналюга

Мы выплатим вдове единовременное пособие, позаботимся о памятнике. Сыну Степанова назначим ежемесячную стипендию в сто долларов. Он будет получать ее до окончания института.

Соответствующие распоряжения мной уже отданы. Поверьте, я искренне сожалею. Но и со Степанова вины не снимаю. Не хочется об этом говорить, но приходится. Мы устроили ему поездку в Нюду, дали вертолет, мой личный вездеход, квалифицированное сопровождение. Главный инженер «Нюда-нефти» бросил все дела и три дня возил его по промыслам. Все показал, все рассказал. Не понимаю, с чего вдруг Степанову взбрело в голову лететь в Нюду еще раз. Никого не предупредил, в вертолет с промысловиками проник, как партизан. В Нюде не пришел к руководству, никому не представился. Никто даже не знал, что он появился в поселке. Как мы могли обеспечить его безопасность? Не понимаю. Появились вопросы — приди, спроси. Нет меня — есть мои заместители.

— Он полетел в Нюду, чтобы встретиться с Христичем.

— Борис Федорович не встречается с журналистами. Вашего брата он на дух не переносит. Не знаю, чем это вызвано, но это так. И Степанов это знал — я его специально предупредил.

— Он стал жертвой профессиональной добросовестности.

— Он стал жертвой профессиональной распущенности! — с прорвавшимся раздражением парировал Кольцов. — Пить неизвестно где, неизвестно с кем — на это способны только российские журналисты. А потом бегаете по Тюмени и кричите, что вас убивают. Да кому вы нужны, чтобы вас убивать? Дешевле купить.

— Не всегда.

— Прошу извинить. Я не имел в виду вас. Вернемся к проблеме. Интервью генерала Морозова не опровергнуто, это продолжает наносить нам ущерб. Котировка акций «Нюда-нефти» остается недопустимо низкой, проявилась тенденция к снижению курса акций «Союза». Вы можете предложить решение?

— Нет. Это ваша проблема. — Лозовский взглянул на часы. — Мне пора.

— Не спешите, успеете. Давайте говорить как деловые люди. При каких условиях вы воспримите ее как свою проблему? Я готов обсудить их со всей серьезностью.

— Они вам не понравятся.

— Но эти условия есть?

— Есть.

— Какие?

— Я хочу видеть убийц Степанова. В тюрьме. Или в могиле. Мне это все равно. Меня не колышет законность. Меня колышет справедливость.

— Опять вы за свое! Да никто вашего Степанова не убивал!

— Правильно, я опять за свое, — подтвердил Лозовский. — Объясню почему. Как я понял, вы не пьете?

— Нет.

— Совсем?

— Совсем.

— Никогда?

— Никогда.

— Почему?

— Мне это не интересно.

— А теперь представьте себе такую ситуацию. Однажды я узнаю, что вы напились, ввязались в драку и вас убили. Какой вопрос сразу возникнет у меня?

— «Кто?»

— Нет. «Зачем?»

— Вы хотите сказать…

— Да, это я и хочу сказать. Степанова убили. Алкоголь, который обнаружили в его желудке при вскрытии — туфта, попытка представить убийство как несчастный случай по пьянке. Расчет простой: общеизвестно, что все журналисты пьют. Не все, господин Кольцов.

— Вы говорите так, будто подозреваете в убийстве меня.

— Я этого не сказал. Это сказали вы.

— Чушь! Я был заинтересован, чтобы Степанов доработал очерк и опубликовал его в «Российском курьере». Это решало мои проблемы. Сами посудите: какой мне резон в смерти журналиста?

— Он мог узнать лишнее.

— Лишнее? О чем вы говорите? Чтобы узнать лишнее о самой захудалой компании, нужна экономическая разведка. Она есть в любой серьезной корпорации, в ней работают десятки профессионалов. А тут появляется журналист Степанов и за два дня узнает лишнее! Лишнее — что? Выскажите хоть какое-нибудь предположение, чтобы я понял, что имею дело с серьезным журналистом, а не с безответственным болтуном!

— Он мог узнать, что на промыслах добывают неучтенную нефть и гонят налево.

— У вас больное воображение, Лозовский. Вы никогда этого не докажете. Потому что невозможно доказать того, чего не было и быть не могло! Неучтенка! Да нас проверяли десятки раз! И если бы обнаружили хотя бы тонну неучтенки, я бы сидел не здесь, а в тюрьме!

— А я не собираюсь ничего доказывать. Вот что появится в ближайшем номере «Курьера» на первой полосе: «В поселке Нюда убит наш собственный корреспондент. Он собирал материал для очерка о фирме „Союз“ и ее дочерней компании „Нюда-нефть“». И все. Здесь каждое слово правда. Даже если вы наймете команду лучших юристов, они не смогут обвинить нас в диффамации. «Шапка» будет семьдесят вторым кеглем. Знаете, как выглядит семьдесят второй кегль? — Лозовский показал пальцами размер кегля: — Вот так. Такими буквами будет набрана «шапка». А теперь я вам скажу, какой будет «шапка». В ней будет всего два слова: «За что?» Как отреагирует на это биржа?

— Это шантаж!

— Да.

— Чего вы добиваетесь?

— Я вам уже сказал. Я хочу, чтобы убийцы Степанова получили свое. Я хочу, чтобы вы поставили на уши доблестную тюменскую милицию во главе с ее начальником. Я не могу этого сделать. Вы можете.

— А ваше намерение обратиться в Генеральную прокуратуру России?

— Одно другого не исключает. Но мы знаем, что такое Генеральная прокуратура России. Она способна разбираться только с собственными генеральными прокурорами. Мне не нужен процесс. Мне нужен результат. Тюменская милиция сможет получить результат. И достаточно быстро. Если у нее будут стимулы. А стимулы ей создадите вы. После этого я восприму вашу проблему как свою.

— Мне не нравится ваш тон. Но в вашей позиции есть логика. Договорились. Я создам стимулы для нашей милиции. Но сначала разберусь сам.

— Только не пытайтесь решить свою проблему в обход меня, — предупредил Лозовский, вставая. — Если я об этом узнаю, а я узнаю немедленно, Попов в тот же день останется без работы.

— У вас всего лишь блокирующий пакет «Курьера», — напомнил Кольцов. — Этого мало, чтобы уволить главного редактора. Вы не сможете этого сделать.

— Смогу, — возразил Лозовский. — Юрий Михайлович Лужков не забывает обид. Ему понравится мое предложение поставить во главе «Курьера» своего человека. Я даже знаю этого человека.

— Почему вы не сделали этого раньше?

— Как раз потому что я его знаю. Но теперь сделаю.

— И отдадите «Курьер» в чужие руки?

— Да. Последнее время я все чаще думаю: а зачем мне «Курьер»? Последнее время я все меньше понимаю, что такое журналист в России.

Откинувшись к спинке кресла, Кольцов внимательно и как бы с любопытством посмотрел на Лозовского:

— С нашей первой встречи в «Правде» я чувствую ваше неприязненное отношение ко мне. Такое впечатление, что вы невзлюбили меня с первого взгляда. Почему?

— Что вы, господин Кольцов, вы ошибаетесь, — заверил Лозовский. — Я как только увидел вас, так сразу подумал: вот человек, с которым мы будем дружить домами!