Герберт Розендорфер - Латунное сердечко или У правды короткие ноги

Он и впрямь невысоко ставил философию, покойный доктор Якоби, хотя читал очень много, ведь он был учитель. В юности, рассказывал он однажды, он читал из философии все, что под руку попадет; став студентом, решил читать «по системе», в хронологическом порядке – сначала досократиков, потом Аристотеля и Платона и так далее вплоть до Ясперса. Потом, еще позже, принялся за них в третий раз, уже по разделам: позитивисты, идеалисты, натурфилософы, онтологи. психологи, политологи… Это тоже не помогло. Под конец, незадолго до выхода на пенсию, он сделал четвертую попытку. Он читал философов в алфавитном порядке. Дойдя до Гуссерля, он окончательно бросил это дело и принялся за П. Дж. Вудхауза. Это, говорил он, было моим самым мудрым решением. «История свиньи по кличке Царица Бландингса дает для понимания теории познания ровно столько же, что и труды Леви-Стросса, то есть ровным счетом ничего». Лишь Шопенгауэра он исключил из своего «черного списка», да и то не всего, а только его «Афоризмы житейской мудрости». Хотя и их ценил лишь как «жемчужины здравого смысла».

Знал ли доктор Якоби, умирая, что он умирает? И. если да, то интересовала ли его дата своей смерти? Хотя, скорее всего, человек не сознает, что умирает, потому что не верит в это. Никто по-настоящему не верит в свою смерть. Даже испытав жестокое разочарование от жизни, человек не способен убедить себя в том, что он смертен, тем более если он верит в бессмертие души или в переселение душ, которые вообще отрицают смерть как таковую. Если же ему удается хоть на шаг приблизиться к подлинному осознанию неизбежности собственной смерти, его охватывает величайший ужас, тот страх, который Мопассан называет «орла». А может быть, человек и вправду бессмертен? И умирает только от этого страха? От «орлы»? Ведь говорят же охотники, что зайцы умирают не столько от попавшего в них заряда дроби, сколько от страха?

Кессель стоял на Вокзальной площади, точнее, на куче мусора, окруженной траншеями, загородками и другими такими же кучами, сооруженными строителями метрополитена на месте площади и наводившими на мысль, что все это останется тут навеки. По привычке, усвоенной в прошлом году – позже Кессель называл этот период своей жизни «временами моей службы Отечеству» или просто «когда я был агентом», – он направился было к стоянке такси, но тут же остановился. Он вспомнил, что с ним это уже было, причем почти в точности так же, как сейчас, и сначала даже принял это за эффект «дежа вю», однако потом сообразил, что все действительно так и было – когда он, уладив свои судебно-страховые дела в связи с затонувшей яхтой, вернулся в Мюнхен из Парижа. Тогда его ноги, так сказать, тоже двинулись к стоянке такси, и он тоже удержал их, напомнив, что времена миллионерства прошли, после чего ноги скромно понесли его к трамвайной остановке.

Вот и в этот раз он тоже направился к остановке, правда, не трамвая, а электрички. На Мариенплатц он спустился в метро и доехал до Харраса, где снова вышел на улицу и сел на восьмой трамвай, который и довез его до Фюрстенрида.

В метро Кессель еще немного почитал «Зюддойче Цайтунг». Вообще говоря, подумал он, сестра покойного доктора Якоби и пастор храма Сердца Господня могли бы потратиться и на объявление в «Нойе Цюрхер», а не только в «Зюддойче», это стоило бы ненамного дороже. Если даже автор передовиц Йохим Кайзер подлаживается под этот общий безграмотно-вульгарный тон, не стесняясь писать «одевать сапоги» вместо «надевать», не говоря уже о таких идиотских новообразованиях («журнализмах», как говорил доктор Якоби – впрочем, это выражение бросилось бы Кесселю в глаза и без его подсказки), как «…первый приблизительный окончательный результат» в статье об исходе выборов – между прочим, немаловажных. Может быть, подумал Кессель, у них там было несколько первых окончательных результатов – скажем, пятнадцать, – из которых «Зюддойче» выбрала один, ее устраивавший. (Пишут же, вспомнил Кессель в оправдание этого выражения, что в так называемых социалистических странах кроме, например, министра иностранных дел существует еще множество заместителей министра, причем несколько из них называются «первыми». Кессель не знал точно, но вполне допускал, что среди этих первых заместителей имеется один какой-нибудь «действительный первый заместитель министра». Возможно, что министрам иностранных дел в этих странах полагалось иметь даже по два действительных первых заместителя.)

Итак, есть пятнадцать приблизительных окончательных результатов, из которых «Зюддойче» выбирает только один. Интересно, чем первый приблизительный окончательный результат отличается от последнего точного промежуточного результата? Вероятно, дело тут в степени приближения к истине, подумал Кессель. Если взять пятнадцать приблизительных окончательных результатов, то из них, скажем, семь последних уже могут играть роль точных промежуточных результатов – играть роль, но отнюдь не бытьтаковыми, во всяком случае, для журналиста. Ни один журналист никогда не напишет о чем бы то ни было, что оно есть.Оно должно как минимум играть роль Хотя играть– на самом деле гораздо меньше, чем быть. Кто играл Гамлета? Это был актер Петер Люр… «Впрочем – говорил доктор Якоби – не забывайте, что журналист, написавший это. не был человеком по-настоящему думающим и не собирался им быть. Он всего лишь играл роль думающего человека».

Газету Кессель оставил в метро, решив, что в трамвае будет смотреть в окно.

Ренаты, наверное, еще нет дома, подумал Кессель. Заметила ли Юлия, что у него с собой в Кастельнеро были ключи от квартиры в Фюрстенриде? Хотя это Юлию, скорее всего, не интересовало. Что это за ключи, она не спрашивала. Да и потом, там ведь были ключи не только от квартиры, но и от берлинского магазина, а в ту неделю – и от ворот замка Кастельнеро, хотя они в общем-то были не нужны, потому что из замка они никуда не выходили.

«Времени у нас всего неделя, и я не хочу тратить его на экскурсии», – сказала Юлия. К тому же ей хотелось узнать, сколько времени она сможет выдержать без переодевания и вообще без одевания. Однажды ей удалось выдержать целые сутки – с восьми часов вечера, когда подали ужин и Кессель отослал прислугу, ночью само собой, к завтраку ей тоже не понадобилось одеваться, потом они с Кесселем минут десять погуляли в парке, где стояла чудесная тосканская осень, и воздух был напоен солнечным светом, потом до обеда и еще после обеда, когда они отдыхали, хотя это был не совсем отдых, – короче, до восьми вечера следующего дня на Юлии не было ничего кроме туфель и нескольких украшений. Только в восемь, когда пришли музыканты. она накинула на себя белые кружева… Впервые в жизни, сказала Юлия, она целые сутки провела совершенно обнаженной. Генерального поставщика такие вещи не интересовали.