Герберт Розендорфер - Латунное сердечко или У правды короткие ноги

Песок дюны украшала огромная, изъеденная водой и ветром серая коряга, по форме походившая на берцовую кость. Кессель уселся на нее и стал смотреть в море. Народу на пляже было мало, погода была не очень. Прибой был довольно силен, никто не купался. Лишь какой-то ребенок ползал нагишом по песку, собирая ракушки и время от времени забегая по колено в воду.

Это произошло где-то там, подумал Кессель. Градусы долготы и широты, упоминавшиеся в страховых документах, ему ничего не говорили. С таким же успехом это могло произойти на пятьдесят километров севернее или на столько же километров южнее. Чтобы получить хоть какую-то страховку за свою затонувшую яхту, Кессель нанял не только адвоката, но и опытного страхового агента. Оба поработали на совесть, и страховая компания в конце концов заплатила по максимуму, однако оплата спасения на водах, выплата жалованья команде, расчеты за медицинское обслуживание во Франции и не в последнюю очередь гонорары адвокату и страховому агенту съели сумму страховки фактически до последнего пфеннига, дебет с кредитом сошлись почти идеально. Хорошо еще, что адвокат сбавил сто пятьдесят марок со своего гонорара, иначе Кесселю пришлось бы доплачивать ему из своего кармана.

Говорят, вспомнил Кессель, что затонувшие суда на самом деле не опускаются на дно, а останавливаются на некоторой глубине и потом дрейфуют под влиянием морских течений к одному определенному месту, к кладбищу, где в конце концов встречаются все затонувшие корабли. Кажется, это кладбище находится в Саргассовом море. Кессель когда-то читал, что там, в темных глубинах, собирается призрачный флот разбитых, обросших ракушками корабельных остовов, проницаемых молчаливыми рыбами. Добралась ли уже туда «Св. Адельгунда II»? Все-таки прошло девять лет. А «Св. Адельгунда I», затонувшая на полгода раньше, – неужели она тоже еще плывет к Саргассову морю? Или суда, затонувшие в Средиземном море, собираются на каком-то другом кладбище? «Св. Адельгунда I» (свой номер она получила уже после того, как была куплена и соответственным образом переименована «Св. Адельгунда II») затонула в Эгейском море, недалеко от острова Кос. На яхте, собственно, никого не было. Во время очередного шторма, которые случаются на Эгейском море слишком часто, чтобы это кого-нибудь беспокоило, ее просто сорвало с якоря и унесло в море. Кесселю даже не пришлось платить за спасательные работы. Он даже не успел нанять команду, у него были только один матрос и капитан, которые на следующий день просто исчезли – во всяком случае, вместе с яхтой они не потонули. Возможно, капитан плохо занайтовал трос, а возможно, он и вовсе не был капитаном. Страховая компания заплатила, конечно, но гораздо меньше того, что Кессель отдал за яхту. Так что при покупке «Св. Адельгунды II», которая и без того обошлась дороже первой, Кесселю пришлось выложить почти все из тех денег, которые он выручил от продажи фирмы.

Латунное сердечко, очевидно, утонуло вместе с яхтой, со «Св. Адельгундой II», и плед тоже, прекрасный дорогой плед в шотландскую клетку: это был тартан клана Мюрреев из Атхолла, благородный тартан в сине-зеленых тонах с небольшой долей красного, сдержанный по цвету и классический по форме. Кессель купил его незадолго до того на Гебридах вместе с бочонком виски, который, естественно, утонул тоже. Плед, бочонок виски и латунное сердечко. Виски Кесселю было не жалко, потому что он вообще не любил виски, а бочонок купил только из соображений стиля, представляя себе, как он сидит на палубе своей яхты, прикрытый шотландским пледом – разве можно в такой ситуации пить еще что-нибудь, кроме виски? Плед, конечно, жалко, подумал Кессель, а латунное сердечко он вообще не имел права терять так глупо.

Юлия не дарила ему латунного сердечка, во всяком случае, прямо, но Кессель про себя считал его ее подарком. Это было во время пикника, устроенного фирмой для своих служащих, единственного, на котором успел побывать Кессель, проработавший на фирме Корнбергера меньше года, с апреля 1964 по февраль 1965-го. Пикник был то ли в июне, то ли в июле 1964-го. Гвоздем программы пикника был футбольный матч между мужскими командами отдела закупок и отдела сбыта. Ни Юлию, ни Кесселя этот дурацкий матч не интересовал. Бросить футболистов и пойти погулять предложила Юлия. Они пошли по дороге, ведшей к перелеску. Точнее, это была даже не дорога, а просто глубокая двойная колея, проложенная, видимо, тракторами крестьян, работавших по соседству. Нетронутая полоска земли между колеями поросла скудной травой и сорняками. Юлия шла по ней, а Кессель внизу по колее. Так они были почти одинакового роста. На Юлии был синий свитер и голубые джинсы – Кессель видел это сегодня так же ясно, как и тогда. Вдруг Юлия остановилась, легко оперлась на руку Кесселя, сняла свои синие, в цвет свитера, тапочки и пошла дальше босиком.

– Можно, я понесу ваши тапочки? – спросил Кессель.

Юлия засмеялась и отдала их ему.

Кессель уже тогда понимал, что никогда в жизни больше не встретит такой женщины, как Юлия. Всю дорогу, пока они гуляли, Кессель напряженно думал, что ей сказать. В самом деле, что? Он знал о ее помолвке. Да он и сам был женат и к тому же настолько беден, что не мог позволить себе даже подумать о разводе. Что же он мог сказать? «Очень прошу вас, дайте вашему жениху от ворот поворот и станьте моей любовницей, однако лучше за свой счет, потому что у меня нет денег»? Это можно было, конечно, сформулировать поизящнее, но смысл все равно был бы тот же. И неужели бы после этого такая женщина, как Юлия, такая прекрасная, юная, достойная подлинного счастья, а не жалкого эрзаца, не рассмеялась бы ему прямо в лицо? И все же: этот легкий жест, когда она без лишних слов оперлась на его руку, снимая тапочки, был полон такой тонкой, изящной интимности; да и само то, что она сняла их, разве не служило символом иных, более откровенных действий?

Позже Кессель часто сожалел, что тогда, на этой прогулке по заросшей сорняками колее, он так ничего и не сказал ей. Кто знает, как все могло бы обернуться. Он спросил лишь, можно ли понести ее тапочки, и Юлия смехом выразила свое согласие.

В конце дороги, у самой опушки леса, на земле лежало латунное сердечко.

Ветер задул сильнее, прижимая жесткую серую траву почти к самому песку дюны. Кессель плотнее завернулся в свою отвратительную вязаную куртку. Голый малыш, подбиравший ракушки, был спешно подхвачен своей столь же голой юной мамашей и немедленно одет. Находившийся при них мужчина, очевидно, папаша, уже одетый, собирал хлопавшие на ветру полотенца.

Латунное сердечко они заметили одновременно, он и Юлия. Но Юлия первой нагнулась и подняла его. Это был, собственно, небольшой плоский медальон в форме сердечка с откидной крышкой и петелькой сбоку.