Владимир Спектр - Наезд

– Забей ебало, – сказала Оля. Наверное, уже в пятый раз.

Раздражение запалило шнур. Фраза стала детонатором. Гремучая смесь ярости с ненавистью быстрым дьяволом пронеслась по венам.

– Может, пора тебе его забить? – спросил я тихо. – Могу помочь.

– Пошел ты, – сказала Оля.

Напряжение достигло предела. Натянутая стрела лопнула. Ярость вырвалась наружу.

– Пошла сама, сука! – заорал я и вскочил, обуреваемый желанием двинуть пизду в торец. Оля, не ожидавшая такого выплеска агрессии, тоже поднялась из-за стола. Она явно испугалась. В воздухе запахло дракой. Но не бить же, в конце концов, эту несчастную провинциалку?

– Давай, буди своего ментеныша! – кричал я. – Сейчас он пиздюлей получит!

– Прекрати! Прекрати! – неожиданно вмешалась Таня. – Не смей повышать голос у меня дома!

Она сгребла в охапку мою куртку, спортивные туфли и перчатки.

– Проваливай! – на глазах ее были слезы. Она вытолкнула меня в прихожую. Ярость постепенно испарялась. Оля испуганно выглядывала с кухни.

– Уходи! – Таня плакала в голос.

Я всегда был сентиментальным и жалостливым. С раннего детства переживал за страдающих героев мультфильмов, бездомных собачек и кошек. Никогда не мог досмотреть до конца «Белый Бим Черное Ухо». Я бросил на пол куртку и ботинки. Протянул руки. Обнял плачущую девушку. Прижал ее к себе.

– Что ты, маленькая, успокойся, – шептал я.

– Не переношу… когда кричат, – всхлипывала Таня, – я… так испугалась, думала… ты ее ударишь.

– Ну, что ты, что ты, – тем временем мы прошли на кухню и сели вдвоем на небольшой диванчик, – разве я стану бить девушку?

– Мне показалось, что станешь, – и Таня заплакала еще сильнее и горше.

Слабость женщины – сила мужчины. Я не преминул воспользоваться этим. Таня все плакала и плакала, постепенно переключаясь с пережитого стресса на свою жизнь, рассказывая мне о всех несправедливостях, пережитых ею, мужских обидах и женской гордости и прочей тому подобной хуйне. Я успокаивал девушку, гладил по голове, по длинной загорелой шее, постепенно перебирался ниже, будто невзначай касаясь упругой груди и ниже… Губы шептали девушке нежные слова, целовали мочку уха, уголок рта, и вот уже поцелуй, долгий, мокрый и соленый от девичьих слез. Наконец легли. Я чувствовал себя настолько уставшим, что как только голова моя коснулась подушки, тут же погрузился в сон. Однако постоянное ощущение близости молодой гибкой плоти не дало спать долго. Я проснулся и вновь принялся целовать девушку, обнимая и прижимаясь к ней сзади. Близость была невероятная, создавалось впечатление, что в воздухе просто пахнет сексом. Я методично, сантиметр за сантиметром покрывал поцелуями ее тело. Затылок, шея, спина, поясница, попка. Наконец, моя голова оказалась между ее длинных ножек, и мой язык впервые совсем легонько, чуть касаясь, лизнул ее клитор. Таня задышала прерывисто. Язык стал двигаться более уверенно и четко. Таня начала постанывать.

Вдруг дверь в кухню отворилась, и появился заспанный зверек.

– А у меня куда-то бумажник пропал! – заявил он громогласно и уселся за стол.

С относительно недавних пор стал отмечать, что время летит как-то особенно быстро. Минуты превращаются в часы, те оборачиваются днями, незаметно пролетают месяцы, и вот уже Новый год, новая эпоха.

Я приехал в «Цитрус» чуть позже назначенного времени. Мои компаньоны уже были там. Приглушенный свет, оранжевые стены, мягкие диванчики под зебру. Ненавязчивое бормотание лаунжа. Казак в рыжем свитере крупной вязки увлеченно ел темпуру из креветок и пил саке. Женя, отчего-то задумчивый и немногословный, как обычно, был одет в черные брюки и светло-серый пиджак. Ворот белой рубахи широко распахнут. Что-то не видно золотого гимнаста, неужели снял? Женя мял в руке рюмку «Русского стандарта». Перед ним на небольшом подносе высилась гора суши.

– Закажете что-нибудь?

Какая приветливая официантка.

– Двойной Jack Daniels со льдом. Кола отдельно.

– Будете что-нибудь есть?

– Пока нет, спасибо, – я улыбнулся: после третьей дороги аппетит пропадает напрочь.

– Опаздываем все, – Женя неторопливо выпил, ухватил палочками немного имбиря и макнул его в соевый соус, – поэтому и экономические показатели хуевые.

– Прошу прощения, – я само дружелюбие, само радушие, позитивизм, – пробки.

– Да вроде, ебать-колотить, – Казак, похоже, уже прилично набрался, – показатели эти сраные сейчас на подъеме.

– Ну, правильно, – Женя ловко кинул в рот, обрамленный пухлыми детскими губами, суши с осьминогом и принялся неторопливо пережевывать. Инвестор и так говорит обычно неразборчиво и тихо, а с набитым ртом понять его было практически невозможно, – сейчас Новый год. Все капусту сливают. Вот и раскупают рекламу. Тратятся.

– В туалет схожу, – протискиваясь мимо широко рассевшегося Жени, я слегка хлопнул его по пиджачному плечу, – все же мы неплохо поработали. Крупный контракт с Mc&Ericsson заключили.

Опустив руку в карман вытертых джинсов Iceberg, я погладил маленький пакетик с первым. «Когда-нибудь все это плохо кончится, – подумалось мне, – надо завязывать».

К тому времени, когда я вернулся, Женя успел сменить гнев на милость. Он весело смеялся над Колиными остротами и постоянно повторял: «Какой ты, Казак, парадер!»

Я уселся за столик, выпил немного виски.

– Работа работой, – Женя уже съел все суши и вновь принялся изучать меню, поданное внимательной официанткой, – об отдыхе надо тоже подумать. Что на Новый год будем делать?

– Закажи себе гедза, – посоветовал я, – они здесь неплохие.

– Может быть, съездим куда-нибудь, – Казак удивленно рассматривал опустошенный графинчик из-под саке, – на недельку?

Женя вздохнул, как-то тяжко и безнадежно, то ли раздумывая над моим советом, то ли над предложением Коли.

– Идея неплохая, – поддержал я друга, – поехали к морю, позагораем, забудем об этих снегах безбрежных.

– Еще что-нибудь желаете? – официантка просто искрилась дружелюбием. Она была настолько переполнена им, что в фальшивости его сомневаться не приходится. Внезапно захотелось уебать ее пепельницей.

– Еще один виски, пожалуйста, – я старательно улыбнулся еще дружелюбнее, чем девушка.

– Принесите мне гедза, – попросил Женя, – и еще водки.

– И мне водки, – добавил Коля.

– Казак говорит, ты там на какую-то блондинку запал, – Женя зашарил по карманам в поисках сигарет.

Я пододвинул к нему пачку «Кента» и сказал:

– Ну не то чтобы запал… Девка хорошая, красивая и, вроде бы, не дура.

– Это-то здесь при чем? – Женя улыбнулся. – Для того чтобы ноги раздвигать, ума особого не требуется.

Я вздрогнул. Возможно, изменился в лице, на мгновение, на долю секунды. Казак заметил это и пристально посмотрел на меня. Его взгляд говорил: «Спокойно, Вован, это же инвестор. Пусть говорит, что хочет, мы на его деньги живем». Сколько у меня уже бывало таких моментов? Сколько раз я слушал то, что не хотел, даже физически не мог слушать? Сколько раз я сдерживался, заставлял себя промолчать, не обращать внимания, в конце концов! В такие моменты отчетливо понимаешь, что за место в этой жизни тебе досталось. Ты декларировал свободу и независимость? Ты убеждал себя и других, что главное не деньги, а право быть самим собой. Так на, получи! Вот тебе свобода, вот независимость! Забей ебало и улыбайся. Кивай согласно своему инвестору. Это он дает тебе возможность покупать костюмы от Armani, джинсовые куртки D&G, туфли Prada. Это на его деньги ты летаешь отдыхать на Бали, проводишь рождественские каникулы в Париже. Это его деньги ты даешь бывшей жене на содержание сына, это его деньгами ты платишь дилеру за не очень чистый порошок. Деньги твоего инвестора остаются у пятисотдолларовых проституток из «Метелицы», в барах и ресторанах, в карманах твоей очередной любовницы. Конечно, у тебя нет восьмичасового рабочего дня, тебя нельзя оштрафовать или премировать, ты сам себе устанавливаешь зарплату. Но свободен ли ты на самом деле? Не внешне, а глубоко внутри? Я вздрогнул. Пожал плечами. Улыбнулся.