Владимир Спектр - Наезд

Мы купили несколько пачек «Кента», жевательную резинку, пару бутылок воды без газа. Скорее обратно. Повернулись, чтобы выйти, а двери, огромные стеклянные двери, куда-то исчезли. Растворились! «Блин, а где же двери-то?!!»

– Наркоманы, – презрительно прошипела одна из продавщиц, здоровая тетка в грязноватом голубом халате.

– Молодежь, бля – злобно вторил ей охранник, угрюмый дядька средних лет с крысиным, каким-то незапоминающимся лицом.

Да-да, вы против нас, а мы настроены позитивно, даже к вам, убогие представители ебаной сферы обслуживания! Мы вас любим, и нам бы двери найти, чтобы свалить из вашего пропахшего запахом недорогого алкоголя и сигарет «Петр I» куцего мирка. Быстрее свалить и вновь оказаться в уютном полумраке заполненного электронной музыкой салона автомобиля! В своем, перпендикулярном вашему, мире, пусть синтетическом и ненастоящем, но, боже ты мой, а что нынче настоящее? Все на Земле: чувства, поступки, еда, одежда, секс – давно подменено. Всюду заменители. Но, если они отличного качества, то чем тогда искусственность хуже настоящего?

Отношения с Таней заходили все дальше и дальше. У меня был свой ключ от ее квартиры, мы начали вместе жить. Неожиданно для себя ощутил я то, что давно привык считать небылицей, выдумкой. Мои мысли оказались заполнены этой девушкой. Я думал о ней, когда просыпался и ложился спать, когда брился в ванной и возвращался с работы, когда загружал в CD-проигрыватель новый диск Ника Уоррена, медитируя под deep house за рулем своего «родстера». Я думал о ней даже когда покупал быструю одноразовую любовь у молоденькой проститутки Маши на Можайском шоссе. Кто знал, что все так сложится? Кажется, я был влюблен. Блядь, даже страшно становилось, когда я думал об этом! Интересно, а что думала она? Обо мне, всех этих отношениях? Женщины ведь, не в пример мужикам, привыкли планировать свою интимность.

Мне вряд ли будут благодарны ее родители. Я впервые накормил ее таблетками, я дал ей понюхать кокос. Не факт, что это хорошо отразится на моей загробной карьере, но уж девочка точно запомнит меня на всю жизнь. Хотя бы как парня, который дал ей попробовать это дерьмо. А что еще можно было сделать, чтобы оставить в памяти человека, умудренного ебаным житейским опытом, след?

Мы давно потеряли невинность. В нашей жизни было много людей. В основном чужие, враги, лишь прикидывающиеся друзьями. Впрочем, все мы лишь временные странники и союзники. Браки недолговечны. Я клялся в вечной преданности. Я старался сам верить в то, что говорил. Хотя, конечно, как всякий взрослый, внутренне осознавал, что это ложь. Я знал, как знал всегда, пройдет время, кто знает, быть может, совсем мало времени, и мы будем так далеки друг от друга! Она вспомнит меня украдкой, на провинциальной дискотеке, куда отвезет ее новый ухажер, настоящий мужик. Я вздрогну, когда какая-нибудь новая знакомая скажет мне: «Эй, мальчик!» Ведь так называла меня она…

То, что витало в воздухе, наконец произошло.

Как-то под вечер Женя приехал в офис и попросил нас задержаться.

– Не к добру это, – сказал я Казаку.

– Да ладно, – отмахнулся он, – все как обычно, просто Женя опять будет канючить, что дела в конторе обстоят хуево.

– Они и вправду обстоят так.

– Я знаю, – Казак потряс своей начинающей лысеть головой. Ему было не до дела. Он снова влюбился. У него разыгрывалась очередная трагедия души.

Женя мрачно сидел в своем кабинете и не выходил оттуда до тех пор, пока в офисе не остались лишь мы с Казаком и Аркатов.

– Чего мы ждем? – спросил Алексей.

– Уже дождались, – веско ответил Женя.

Я бросил взгляд в окно. Во двор нашего офиса въехали два «джипа». Mitsubishi Pajero. Переходная модель. «Джипы» были набиты крепкими ребятами в кожаных куртках. Сердце на мгновение замерло и тут же принялось колотиться в бешеном темпе. Я повернулся к Казаку.

«Я же говорил, что что-то неладно», – хотелось сказать, но внезапно дыхание сперло, и я зашелся хриплым кашлем.

– Это еще что за хуйня? – спросил вместо меня Аркатов.

– Сейчас поймешь, – сказал вдруг кто-то, только вошедший в кабинет. Голос был низкий и прокуренный. Мы, словно по команде, отвернулись от окна и посмотрели на говорившего. Перед нами стоял коренастый коротко стриженный мужик в темно-сером костюме. Костюм этот был вряд ли дизайнерским, но очень добротным. Под пиджаком – белая рубашка и темно-серый же, почти черный галстук. Хорошо выбритое лицо вновь пришедшего казалось каким-то плоским, маленькие глазки его были посажены чересчур близко к переносице. Где-то я уже видел это лицо, точно, но где это было, вспомнить не удавалось.

– Я – Николай Зайцев, – произнес он с таким видом, как будто представился по меньшей мере Джеймсом Бондом. Видимо, предполагалось, что все должны были знать, кто он такой.

– Это один из братьев Зайцевых, – вдруг сказал Казак, – попали впросак!

Точнее, он прошептал мне это прямо в ухо. В ответ я только пожал плечами.

– Надо поговорить, – Николай Зайцев смотрел почему-то только на меня.

– О чем? – пришлось реагировать. Я старался выглядеть спокойным, но голос предательски дрожал.

– О чем? – переспросил Зайцев и сделал шаг в мою сторону. – О том, как вы, суки, у Жени крысятничаете. Понял?

– Крысятничаем?! – истерично воскликнул Казак.

– Да я в жизни чужую копейку не брал, – сказал я. Мне удалось справиться с самим собой, и голос мой был преисполнен благородного негодования. В ту же самую минуту Зайцев ударил меня правой. Точным коротким хуком в челюсть. Это произошло так неожиданно, что я не то что увернуться, даже испугаться не успел. Просто внезапно послышался какой-то хруст, и тут же я оказался на полу, у окна. Боль иглой впилась в подбородок. В глазах потемнело.

Откуда-то издалека я услышал, как Зайцев спросил у Казака:

– Тоже хочешь?

Сознание постепенно начинало проясняться. Звуки становились четче. Я сел прямо на полу и принялся ощупывать лицо. Вроде все было цело. Неожиданно я вспомнил, откуда мне было знакомо его лицо. Тогда, в Израиле. Вместе с Ингой. Это был он, точно. Предательское второе «я» подбивало сказать что-то вроде: «А Инга и с тобой была жесткой, или в этом деле ты не очень? С чего бы это она съебалась тогда от тебя ко мне?»

– Давайте успокоимся, – тихо, почти шепотом, сказал Казак.

Аркатов хранил непроницаемое молчание. Я с трудом поднялся. Потряс головой. В ушах был слышен какой-то далекий не то звон, не то гул.

– Это мои пацаны, – говорил меж тем Зайцев, кивая в сторону окна, – долго я тут тереть не в настроении. Будете понты колотить, в лес отвезем и зароем, ясно?

Мы молчали. Каждый по-своему. Мое молчание было пропитано злобой, черной ненавистью. Я представлял Зайцева с распоротым брюхом. Выпущенными наружу кишками. Вытаращенными блеклыми глазами. И отчего-то Ингу, присевшую над телом, трущуюся клитором о его вывалившийся наружу синий язык.