Джонатан Коу - Дом сна

Он так и не понял, откуда взялась Клео – из каких времен, из какого глухого уголка подсознания Сара извлекла это имя. Как не знал Роберт, что именно из той долгой, всепоглощающей, исповедальной беседы на террасе Эшдауна спровоцировало у Сары сон о его сестре-близнеце, с которой его разлучили почти сразу после рождения. Помнится, он говорил об ощущении – да, это он точно помнит – будто у него есть двойник в женском обличье, будто где-то на свете обитает родственная женская душа, с которой он хотел бы воссоединиться. На самом деле, он говорил об идеальной возлюбленной, о спутнице жизни (уже тогда втайне мечтая о Саре), но, возможно, именно эти его слова подтолкнули Сару к тому сну? Наверное, он никогда не узнает ответа. Он знает только, что необратимый шаг, перевернувший всю его жизнь, был сделан в тот момент, когда Терри и Линн рассказали ему об этом сне, и вместо того, чтобы опровергнуть его, вместо того, чтобы присоединиться к их беззлобным насмешкам над Сарой с ее забавными фантазиями, он встал на ее защиту. Это он придумал Клео, чтобы защитить Сару от насмешек. Придумал вместе с Сарой. Эта выдумка – плод их совместных усилий, их ребенок, которого они весь год растили и лелеяли, кормили новыми историями, наблюдали, как он крепнет и набирается сил на диете их разговоров. И теперь Роберт был готов сделать следующий шаг.

Он станет Клео. Он превратится в галлюцинацию Сары. Он превратит ее сон в явь – в самом буквальном смысле. Разве это не самое большее, что может предложить возлюбленный?

– Позвольте мне еще раз напомнить, – говорил доктор Фаулер, – что это будет вашим личным решением, принятым на свой страх и риск, и вы возьмете на себя всю ответственность перед властями, под которыми я подразумеваю полицию. Вы понимаете?

– Да, я понимаю.

– Хорошо. А теперь прошу выслушать меня внимательно, поскольку то, что я собираюсь сказать сейчас, имеет как медицинское, так и юридическое значение. Два очень важных момента. Что бы с вами ни сделали, юридически вы никогда не станете женщиной. Вы не можете изменить свидетельство о рождении, а потому ваш пол останется таким, каким его установили при рождении, сколь бы это ни противоречило вашим представлениям о себе. Во-вторых, всякая попытка вступить в брак с биологическим мужчиной будет считаться уголовным преступлением.

– Да, я знаю.

– Хорошо. Что ж, в таком случае, если вы пришли к твердому решению, если вы знаете, что не передумаете, я направлю вас к своему хирургу.

Роберт улыбнулся, широко, с облегчением. Он не смог сдержаться.

– У вас нет средств, чтобы оплатить операцию в частной клинике, не так ли?

– Нет.

– В таком случае боюсь, вам придется немного подождать.

– Ничего страшного, – сказал Роберт. Сердце его колотилось, палец нащупал на колготках спущенную петлю. – Это не имеет никакого значения.

Роберт быстро подружился с медсестрами: с того момента, как он решил стать женщиной, его общительность заметно возросла. Одна из сестер, Рейчел, особенно ему нравилась. Именно Рейчел пришла попрощаться с ним вечером накануне операции.

– Завтра у вас важный день, – сказала она, сидя в ногах кровати. Ее смена близилась к концу, и Рейчел уже накинула плащ поверх халата. За окном лило как из ведра. – Как вы себя чувствуете?

Не говоря ни слова, Роберт протянул руку к тумбочке и взял книгу. Ему было страшно.

– Вы читали это когда-нибудь? – спросил он.

Рейчел взглянула на заголовок: «Бремя и благодать» Симоны Вайль. Она покачала головой.

– Это одна из тех книг, – сказал Роберт, – которую, в каком бы состоянии вы не пребывали, можно раскрыть наугад и прочесть страницу-другую, и вы обнаружите… ну вот, послушайте, этот отрывок я прочел сегодня утром.

– …Примирение с пустотой внутри нас есть явление сверхъестественное. Где взять силы для поступка, который нечем уравновесить? Сила должна поступить извне. Но сначала нужно… – он взглянул на Рейчел, – …вырвать нечто, сначала должно произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы эта пустота возникла… – Роберт закрыл книгу. – Что вы об этом думаете?

Рейчел пожала плечами.

– Не знаю. Я не знаю, что это значит.

– Иногда, – сказал Роберт, – у меня мелькала мысль, что я не смогу вытерпеть. Но сегодня утром я прочел в этой книге еще одну фразу: «Время нужно пережить, не требуя награды, естественной или сверхъестественной».

Рейчел сочла за благо покинуть эту зыбкую почву:

– Мне сказали, что сегодня у вас были посетители.

– Посетительница, – ответил Роберт, кладя книгу на место. – Всего лишь моя мать.

– А…

– Понимаете, она решила находиться рядом до тех пор, пока меня не выпишут. Поселилась в гостинице.

– Очень хорошо. Это очень хорошо. Родители не часто навещают тех, кто решается на подобную операцию. Обычно они не стремятся оказать моральную поддержку.

– Она всегда была молодчиной.

– А ваш отец. Он не…

– Он умер в прошлом году.

– Простите.

– Я давно с ним не виделся. Мы не ладили. Он не знал ничего об… этом. – Роберт помолчал, прислушиваясь к шороху дождя. – Странно, я всегда считал, что отец меня ненавидит, а он оставил мне кучу денег. Похоже, всю жизнь откладывал понемногу.

– Полагаю, деньги вам не помешают, – сказала Рейчел. – На что вы намерены их потратить?

– Если повезет, вернусь в университет. Хочу изучать психологию.

– Мне кажется, это как раз по вашей части. Сможете помогать людям… таким, как вы. Психологическая поддержка… думаю, у вас хорошо получится.

– Может быть. Но это не та область, которой я хотел бы заниматься. Меня больше интересует сон.

– Сон?

– Нарушения сна. В основном, нарколепсия. В свое время я знал девушку, которая страдала нарколепсией. Во всяком случае… тогда я не был уверен, но с тех пор много читал на эту тему, и теперь мне более-менее очевидно, что именно эта болезнь у нее и была. Об этом, в частности, я хотел бы с ней поговорить… когда мы увидимся.

– Да? И когда это произойдет?

– Скоро, – Роберт сумел выдавить улыбку. – Очень скоро.

***

Череда огней, ослепительными вспышками мелькавших над головой – его везут в операционную.

Суматоха среди врачей и медсестер. Отблеск ламп на хирургических инструментах.

Глаза анестезиолога, безучастные и бесстрастные – собирается ввести иглу ему в запястье.

И я в твоих глазах никто…

Он видит уютную тьму, он не владеет собой, он глубоко дышит, закрывает глаза и…

Забыться…

…и воспрянуть налегке…

Рожденным вновь. Придя в себя, Клео ощутила в горле, в груди, в животе, между ног такую боль, какую она и вообразить не могла, – прежде она и не думала, что бывают такие муки.