Виктор Левашов - Выбор жанра

На первом курсе он женился на поэтессе Любе В. Она была из Челябинска, училась на дневном, жила здесь же, в общежитии. Маленькая, круглая, как колобок. Мы про себя удивлялись: что он в ней нашел? Но что-то, видно, нашел. Правда, очень скоро выяснилось, что нашел не совсем то. Или даже совсем не то. Однажды я стал свидетелем, как Сережа пинками гнал ее по просторному коридору «желтого дома». Ну, бывает, дело житейское. Как женился, так и разведется. Но до развода сразу не дошло — Люба была беременной. К рождению сына Сережа отнесся очень серьезно. Ушел из института, завербовался куда-то в Астраханскую область на рыбопромыслы, чтобы содержать семью. Люба продолжала учиться.

На время я потерял Сережу из виду, потому что и сам ушел из Литинститута, проучившись всего полтора года. Пришел новый ректор, стал наводить свои порядки, и мне они не понравились. Стипендия была 22 рубля, студенты подрабатывали кто как может. Кто писал рецензии на самотек, неиссякаемым потоком приходивший в редакции, кто подхалтуривал в ведомственных изданиях вроде «Мясомолочная промышленность» и «К новой жизни» — ежемесячника Главного управления по исполнению наказаний МВД СССР, где студентов Литинститута привечали и печатали их очерки на отрывных страницах под рубрикой «Прочти и передай товарищу». Я ездил в командировки от «Смены». Времени для всяческих халтур и командировок было вдоволь — ходить на лекции не заставляли, а за пропуски вычитали из стипендии. Мне случилось однажды получить 1 руб.17 коп. Новый ректор сделал посещение лекций обязательным под страхом отчисления. Я не стал дожидаться, пока меня отчислят.

Прошло года четыре. Однажды летом Сережа разыскал меня и попросил о помощи. Как оказалось, при разводе его сына Петю оставили матери, а эта сука сдала его в Дом малютки (или в Дом ребенка, не помню, как он назывался). Сережа обратился в суд с просьбой отдать сына ему, так как мать не в состоянии его содержать, а у него в Шауляе есть все бытовые условия и постоянная работа с высокой зарплатой (он тогда уже был бригадиром электриков на крупной птицефабрике). Суд отказал. Сережа обжаловал решение. Апелляцию отклонили. Но и смириться с тем, что его ребенок у чужих людей, он не мог.

— Представь, что это твой, твой сын в приюте, а не мой Петька, — это как? — напористо вопрошал он. — Можешь представить?

— Не могу, — соглашался я. Наверное, я был не самым хорошим отцом, но и в самом деле не представлял, как это мой сын (примерно ровесник Петьки) будет у чужих людей, в чужих равнодушных руках.

— Могу я на тебя рассчитывать?

— Что нужно сделать?

Идея у него была простая: забрать сына из Дома малютки, и пусть потом эта сука таскается по судам. Я уточнил:

— Забрать? Кто же тебе его отдаст?

— Мы и спрашивать не будем. Выйдем во двор погулять, а там…

Ну, святое дело, как не помочь? Прихватили еще одного приятеля, однокурсника по Литинституту, наняли машину — «Победу» ярко-желтого, как утенок, цвета и поехали в Дом малютки. Он находился в двадцати километрах от Москвы, на краю дачного поселка Красково (по странной случайности через пятнадцать лет в этих же местах, в Малаховке, я купил свой дом). Погода была прекрасная, в небе ни облачка, дождь не мог помешать нашему предприятию.

Дом малютки стоял на тихой улочке, за высоким зеленым забором. Калитка была открыта и подперта кирпичом, чтобы не закрывалась: какой-то мужик возил на тачке уголь к котельной из сваленной у ворот кучи. От калитки к корпусу вела утоптанная дорожка. Машину с приятелем мы оставили на дороге возле калитки, сами прошли внутрь. В просторном, заросшем сиренью и жасмином дворе в песочницах возилась малышня под присмотром гренадерского роста нянечки в несвежем белом халате. Сына Сережа нашел на веранде среди таких же трехлеток, катающих по затертому линолеуму деревянные самосвалы. При появлении двух незнакомых дяденек малышня сначала испуганно притихла, потом осмелела, окружила нас, глядя внимательными и, как мне показалось, голодными глазами. Я обругал себя за то, что не догадался прихватить каких-нибудь шоколадок или печенья. Сережа оказался предусмотрительней. Он одарил малышей конфетами «Мишка на севере», они расползлись по углам, зашуршали фантиками.

Сережа был здесь не в первый раз, его знали. Воспитательница разрешила ему погулять с сыном во дворе. Предупредила:

— Недолго, скоро обед.

— Мы недолго, — заверил Сережа.

Во дворе мы немного походили возле песочниц и стали понемногу смещаться к калитке. Сережа взял Петю на руки.

— Только не беги, — негромко напомнил я. — Ты никуда не спешишь, ты гуляешь.

— Да, да, я гуляю, я никуда не спешу, — послушно закивал он. Но нервы у него сдали, он припустил по дорожке совсем не прогулочным шагом. И тут же прозвучал голос нянечки-гренадерши:

— Эй, вы куда? Стойте!

Ага, стойте. Сережу будто пришпорили, он рванул по дорожке, прижимая к себе сына.

— Стой! Держи его! Стой! — гремел гренадерский бас, ему вторили тоненькие голоса двух других нянечек. А потом и трех: — Стойте! Мужчина, вы что?! Остановитесь!

Похоже, они размножаются делением, машинально отметил я, легкой трусцой семеня за приятелем в надежде, что смогу хоть на несколько секунд задержать наступательный порыв персонала, а этих секунд Сереже хватит, чтобы добежать до машины.

Но вдруг — о ужас! — в калитке потемнело: мужик вбил в нее тачку с углем и отрезал спасительный выход. Все, мы в ловушке. Сейчас нас будут бить, а потом сдадут в милицию, подсказало мне услужливое писательское воображение.

Но вдруг — о чудо! — мужик сдал тачку назад, пропустил Сережу, выпустил меня и запечатал калитку тачкой прямо перед носом погони. Не знаю, почему он это сделал. Но почему бы ни сделал, за этот поступок ему спишется какой-нибудь грех.

Мы ввалились в «Победу», Сережа приказал:

— Гони!

«Победа» резво взяла с места. Водитель посмотрел в зеркало заднего вида, как на дорогу высыпало штук пять нянечек и воспитательниц, как они размахивают руками вслед машине. Встревоженно спросил:

— Вы что… это самое… пацана… А?

— Какого пацана?! — заорал Сережа. — Сына!

— Ну если сына, тогда ладно.

Водитель немного успокоился, но с явным облегчением высадил нас у моего дома.

На душе у меня было не то чтобы неспокойно, но как-то не комильфо. Вот, из-за нас у воспиталок будут крупные неприятности. Но когда я увидел, как жадно, ручонками, Петя пихает себе в рот котлеты, которые мой сын нехотя ковыряет, сомнения исчезли. Все правильно. Даже если и не совсем правильно.

Обратный билет на самолет у Сережи был на восемь вечера. Я предложил уложить ребят спать, а самим уединиться у меня в кабинете с бутылочкой коньяка. Но Сережа отказался: