Ирина Лукьянова - Конь в пальто

— Саша, — говорю я, — ты джинсами раздавил конфету. У тебя весь зад в шоколаде.

— Угу, — говорит Саша.

— Сними штаны, залей пятновыводителем, — рекомендую я.

— Угу, — отвечает Саша.

— Маму надо слушаться, — ввязывается Машка и лезет снимать с него штаны.

Бац! Машка получает удар ногой, взвивается в воздух и приземляется на свободный край подноса. С подноса катапультируются тарелка с недоеденной картошкой и две чашки. По полу разливается кисельно-молочная лужа. Хорошо хоть чашки у нас небьющиеся.

— Молочная река, кисельные берега, — восхищается Машка.

На шум является вечно несытая Джесси и стремительно слизывает с пола картошку, кисель и молоко. Пол за ней даже мыть не надо, при таких детях очень удобно.

— Снимай штаны.

— Угу.

— Да что ты там такое читаешь?

А вот что: «Нужно ли целовать девушку на первом свидании? Не испугается ли она?»

«Как только я завожу речь о поцелуе, она сразу переводит разговор на другую тему».

«Ребенок — не повод для брака». «Дальше события начали развиваться так непредсказуемо, что полностью оправдали астрологический прогноз». «Йоу, пиплы! Я Dark Angel. Обожаю «Арию», Кипелова, сериал «Бригада» и футбол». Дальше были безбашенные перцы, Елка-извращенка, Скорпион по гороскопу и съемка клипа с большим красивым гробом.

— Отдай, — заорал Сашка, пытаясь отнять у меня ловко выдернутый из-под его носа журнальчик.

И молодецки напрыгнул на меня всем телом. И я дрогнула. И пошатнулась. И поскользнулась на остатках киселя. И упала на Джесси. И Джесси завизжала. И я загремела в недолизанный кисель с молоком. И зад у меня стал кисельный и очень ушибленный. И встала я, потирая зад, и выслушала извинения своего дурацкого сына, и собрала наши с ним джинсы, и понесла их выводить с них пятна. А Машка все это время недовольно орала, чтобы все отошли и не мешали ей смотреть.

Кажется мне, пора принимать меры. Мне все надоело, мне тридцать три года и ничего для истории. Я пишу короткие заметки в четыре места и прыгаю, как на болоте, с кочки на кочку: то здесь дадут сто баксов, то здесь. То ничего не дадут. Я меняю коронку и хожу с разодранной ноющей челюстью, а отдала я за нее сто пятьдесят долларов, которые мне нужны совсем для другого. Четверть еще только началась, а мой сын за неделю получил десять двоек, Машка меня не слушается, Гриша не платит мне денег, а вчера снял у меня отличный материал и всунул историю про сглаз и порчу, потому что это привлечет читателя. Надо принимать меры, я себя не в мухоморах нашла.

Труба зовет

Но прежде чем я возьмусь принимать меры — набравши воздуху, уф, уф, уф — газета «Труба».

Свое странное название «Труба» получила от Трубной площади, в районе которой жил главный редактор Гриша Вешняков. Гриша гордится своим коренным москвичеством и мыслит себя современным Гиляровским. И газету всегда хотел делать соответственную: корреспонденты «Трубы» пасутся на свалках и вокзалах, на азербайджанских рынках и очистных сооружениях, во вьетнамских общежитиях и похоронных конторах. Общий колорит газеты получается довольно коричневый, не в смысле фашизма, — а я своими статьями о старой Москве добавляю этому коричневому цвету благородного флера. В «Трубе» я писала не только о Шехтеле или Аполлинарии Васнецове — это у меня взяла бы и «Классика жанра». Здесь я писала о повседневной городской механике, о малозаметных персонажах каждого дня: как строят мосты, как работают ТЭЦ, кто водит речные трамвайчики, как живется проводницам поездов дальнего следования, что думают клиенты одежных магазинов о продавщицах и наоборот, где учатся дети афганских беженцев, как реставрируют боярские палаты и где в мегаполисе живут какие бабочки.

Редакция «Трубы» находится в старинном особнячке со скрипучими полами и плохо открывающимися окнами. В ней много крохотных кабинетов с высоченными потолками, потолки по углам ржавые от протечек, столы засыпаны пеплом и старыми полосами. Полосы исчирканы помарками. Здесь до сих пор рисуют планы полос по клеточкам и считают строчки по модулям, полмодуля — девять строчек, с заголовком — пять. И точно знают, что полполосы с картинкой на два модуля и рекламой — это 74 строки по 63 знака и ни буковкой больше, и умеют ровно уложиться в этот объем. По пятницам, когда кончается верстка, в редакции пьют коньяк, поют под гитару и на чем свет стоит ругают своего начальника. В «Трубе» работает парочка кандидатов наук, которые трудятся где-то в институтах, а сюда пишут одна про паранормальные явления, а другой про лекарственные добавки. В жизни они славные люди, а читать их совершенно невозможно. Но одно привлекает читателя, а другое — рекламодателя. Здесь есть пара веселых старушек — историк, бывшая преподавательница вуза, и биолог, научная сотрудница из закрытого в перестройку НИИ. Одна смолит как паровоз и моментально выдает любые справки энциклопедического характера, другая работает огнетушителем, заливая ворванью все бушующие волны. Есть еще пара выпускниц журфака, не вполне уверенных в правилах расстановки знаков препинания, есть свой тихий сумасшедший с круглой лысой головой, одна мать-одиночка (не считая меня) и несколько лихих репортеров, слегка похожих на Серегу. Они-то и обеспечивают коньяк и гитару по пятницам. Они работают еще в десяти местах, и иногда приносят небесно-прекрасные съемки Забайкалья, греческих островов, цейлонских джунглей, австралийских деревьев, цветущих сиреневым облаком, — это чтобы коллеги полюбовались. И московских ливней, троллейбусных парков, монастырей, диких собак в метро, гаишников, выпускников, китайцев — для Гриши. Гриша морщится, перебирает кадры, говорит, все не то, острее надо, характернее… Нет первополосного кадра, орет он, срываясь на фальцет, вы умеете только цену на свои карточки набивать, а карточки у вас хреновые! И давит жилистой рукой беломорину в пепельнице.

Гриша сажает яблони на Марсе и кукурузу в Заполярье, распахивает целинные и залежные земли — и уверен, что вот уже скоро мы будем купаться в золоте, шампанском и птичьем молоке. Последняя его идея — омолодить «Трубу», а то ее одни пенсионеры читают. И в трогательной газете, подробно и компетентно освещающей проблемы артрита и пикировки помидоров, вдруг появляется молодежная вкладка, посвященная панкам, растаманам, граффитистам, сноубордистам, диджеям и так далее. Старушки-веселушки зовут ее «В мире внуков». Читатели озадаченно спрашивают, зачем это. Но главный не хочет останавливаться: теперь, когда нас читает молодежь, мы должны завоевать рынок работающих профессионалов! А то что же это нас не читают состоятельные мужчины в возрасте до 50 лет? Из кабинета валятся клубы беломорного дыма. Начинается набор журналистов и рекламных менеджеров в деловой отдел, автомобильный отдел, спортивный отдел, создаются обзоры DVD-плейеров и снаряжения для дайвинга, хотя всем понятно, что читают нас небогатые образованные бабушки, чья бурная активность не распространяется на футбол, иномарки и сноуборд. Для новеньких освобождают комнату, разгоняя старых сотрудников, дают зарплаты по тысяче баксов на нос, хотя старенькие не получали свои шестьсот уже три месяца, ставят компьютеры, которых в редакции не хватает… В столовке они дружно обсуждают грандиозные планы, не понимая, почему остальные хмыкают, пожимают плечами и понимающе переглядываются. А потом происходит их изгнание с позором. И скандалы, поскольку Гриша тоже считает делом чести не платить уходящим последние две-три зарплаты.