Ирина Лукьянова - Конь в пальто

— Дети, можно я тихо полежу? Ти-хо.

Тихо. Шелест. Возня. Яростный шепот. Громче.

— Я не буду убирать твои игрушки. Сама убирай.

— Хнык-хнык-хнык-хнык…

— Мама, пусть она сама убирает свои игрушки.

— Дети, вы садисты?

Дятел барабанит в висок, как отбойным молотком. Это спазм сосуда. От нервов. Сейчас пройдет.

Подушку на голову. Тук-тук-тук-тук. Тук. Тук. Тук. Полчаса стука. Глохнет. Тихнет. Улетает. Улетел.

Осторожно высовываю голову из-под подушки. В детской разгром. Саша демонстративно слушает диск. Маша надевает на Барби штаны куклы Димы. В кухне прежний свинарник. Кошка ходит по подоконнику между цветами и карандашами. Собака лежит поперек коридора и вздыхает.

— Саша и Маша, я о чем вас просила?

— А она ничего не хочет убирать. Это она разбросала. Почему я-то должен убирать?

— А на кухне?

— Я забыл.

— Как — мне — это-все-надоело! Видеть вас не хочу! По крайней мере полчаса — не хочу вас видеть!

Я обуваюсь, хватаю поводок, Джесси стремительно вскакивает и заводит свое уррр-ва-ва-ва-ва…

Опять двойка

Ну ни фига у меня не получается. За детей двойка, за работу двойка, за организованность кол с минусом.

И хоть бы маленькая радость для разнообразия. Дети бы посуду помыли. Или в редакции дали бы премию за лучший материал номера, или читательское письмо какое доброе пришло.

А то вывесят материал в сети, тут же набегут:

— Либеральную суку Кафтанову повесить.

— Афтар выпей йаду.

Ну выпью, выпью йаду, — что, кому будет легче? Мне точно не будет, и читателю не будет. И ладно сука, но почему либеральная?

Это если писать злободневное. Но можно попробовать о добром и вечном.

— Очередная рекламная белиберда и заказуха.

— Хоть бы ссылочку дали где скачать, а то пожевали сопли и разошлись.

А это был статья с массой жизненных примеров и полезных советов, два месяца фактуру собирала.

Они не умеют читать. Они не понимают прочитанного. Только и хватает на «аффтар жжот». Аффтар так давно жжот, что скоро дырку прожжот.

Зачем я пишу для этого читателя? Что я делаю в этой стране? Что я делаю на этой земле? Нет, определенно я для нее слишком хороша.

Катя Кафтанова смотрится в лужу и понимает, что в этом умозаключении что-то сильно не так.

Песня о ничтожестве

Первый куплет:

Муж:Ты меня больше не любишь. Ты вечно занята какими-то своими скучными делами.

Сын:Хватит меня долбить, чо ты сегодня такая злая?

Дочь:Мам, а ты обещала мне порисовать, а сама болтала по телефону.

Совесть:Во что ты превратилась?

Мама:Кать, у тебя в детской три цветка засохли, их никто уже месяц, наверное, не поливал.

Свекровь:Но, может быть, не стоит держать животных, если от них столько шерсти?

Ветеринар:Вы вообще обращали внимание, что у вашей кошки делается во рту?

Совесть:А сама просидела два часа в Интернете просто так.

Припев, хором: Катя, ты ничтожество!

Второй куплет:

Физичка:Когда вы с ним последний раз физикой занимались?

Редактор:Нет, текст не пойдет, он очень длинный и слишком литературный.

Отдыхающие в парке:Уходите отсюда со своей собакой, здесь дети гуляют! Ну и что же — на поводке!

Совесть:Меня не должно быть вообще.

Воспитатель:Ваша Маша опять сегодня Карину дразнила.

Завуч:Екатерина Андреевна опять с несбыточными планами.

Читатель:Абсолютно бессмысленная и бесполезная статья.

Участковый врач:И никогда не сбивайте температуру цитрамоном!

Совесть:Я не была на исповеди с прошлого мая.

Припев, хором: Катя, ты ничтожество!

Затем вступают подруги и френды, сотрудники и начальники, гинеколог и стоматолог; администраторы сайтов и продавцы строительных рынков, пассажиры метро и троллейбусов, библиотекари и консультанты в магазинах электроники, компьютерные мастера и автомат московской городской телефонной сети, прихожане храма св. Живоначальной Троицы и родители одноклассников, уверяя Катю Кафтанову, что она не умеет писать, жить, воспитывать, готовить, покупать, ремонтировать, ухаживать, соблюдать правила, платить вовремя, поддерживать чистоту и порядок, закалять, заботиться, любить и жаловать, смотреть на небо и молиться Богу, умереть, уснуть, достать чернил и плакать, -

Господи, не могу больше, стыдно, отпусти, прости, помилуй.

Без старших

Я люблю гулять одна. Можно и с собакой, но лучше и без собаки, чтобы не отвлекаться. Весной и осенью, ну еще ранним летом — бывают дни, когда можно только гулять, — с высоким небом, с вечерней позолотой, с легкой пылью на сухом асфальте. Глаз просто фиксирует все, за что цепляется, ведет реестры, собирает пригоршни и коробки ненужных мелких подробностей: как беременная трехцветная кошка крадется под припаркованными машинами, как две вороны скандалят друг с другом, как идет молодая семья с ребенком на трехколесном велике. Как лежат тени, висят сережки-листья-цветы на деревьях, как звучит, звенит, пахнет, какой кистью, каким оттенком, каким роскошным мазком выписаны полупрозрачные облака. Я пробовала брать камерой, но выходит все не то: обыкновенно.

Навстречу издали идет Борис Алексеевич. Я узнаю его куртку и походку, и сумка на плече у него очень узнаваемая, и из сумки торчит свернутая газета. Через три шага становится ясно, что это не Борис Алексеевич, а совсем чужой дед, ни капли не похожий и даже толстый. И походка не та. А Борис Алексеевич снова прячется и дня через два снова передает мне привет: качает чужого мальчика на качелях.

Так бывает при сильной несчастной любви, когда предмет страсти мерещится в каждом встречном: у одного узнаешь профиль, у другого шарф, у третьего пиджак. А я во встречных стариках узнаю покойного Бекешина-старшего: мне не хватает деда моих детей.

Я не запрещала сыну ему грубить, не ценила его хозяйственного пыла, морщилась на каждое «Катя, а я тут тебе вон какую штучку пришпандорил», кривилась от детской радости, с которой мне показывали прикрученный к стене крючок для полотенца. Этот крючок, как рыболовный, впивается в губу и тащит куда-то, где уже совсем нет воздуха, а есть только отравленная, режущая легкие вина.

Может быть, это Сашка без отца и деда так выпрягся? Иных уж нет, а те далече, а сама я как-то плохо справляюсь с воспитанием детей в духе почтения к себе.

Так ждешь покойного деда. Требуешь отъездного мужа, зовешь на помощь маму и бабушку, жалуешься Богу.

Болеешь. (Может, пожалеют, раз болею?). Стыдишься (мне и так уже стыдно, дальше некуда, хватит, не добивайте). Плачешь. Не могу, трудно, устала.