Илья Масодов - Тепло твоих рук

— Площадь, — слышит она сдавленный шёпот Нади.

— Найти площадь, — машинально говорит Мария.

— Площадь чего? — осторожно спрашивает Антонина Романовна, вставая и подходя к окну.

— Треугольника, — отвечает Мария. Чего же, в самом деле, ещё?

— Правильно, — соглашается учительница, глядя в окно на чирикающую листву. — Пиши.

Мария беспомощно оглядывается на Надю.

— Эс равно а-бэ умножить на аш разделить на два, — шепчет Надя, прикрывая рот рукой. Получается очень тихо, но острый слух Марии безошибочно выбирает формулу из шуршания, постукивания и смешливого перешёптывания. Мария пишет, несколько мгновений напрягая все силы, чтобы вспомнить, как рисуется буква «аш». Ей это удаётся, но не успевает она обрадоваться успеху, как Антонина Романовна отрывается от окна и делает шаг к доске.

— Почему «аш»? Где у тебя «аш»? — строго спрашивает она, и Мария, краснея, дрожит, как осенний листик. — Что такое «аш»? — она стоит у самой Марии и Надя не решается подсказать.

— Дура, — отчётливо шепчет Лена Астахова. — Вот тупая.

Губы Марии поджимаются и подёргиваются, сдерживая плач. Все её усилия направлены теперь на то, чтобы не дать слезам потечь из глаз, потому что это будет невообразимый позор.

— Что такое «аш»? — ещё раз повторяет Антонина Романовна, глядя в лицо Марии.

— Медиана, — робко отвечает Мария, используя свой последний шанс.

— Садись, два. — Антонина Романовна наклоняется к журналу и записывает туда двойку.

Мария идёт к своему месту, изо всех сил борясь с давящим на лицо рёвом. Она плохо видит проход между партами, потому что слёзы уже застилают ей глаза. Она берёт с края парты дневник и несёт его Антонине Романовне, открывая на ходу, но никак не может найти нужную страницу. Учительница умело перелистывает дневник и красиво расписывается под изящной двойкой.

— Ты почему Синицына, ничего не учишь? Неси своё домашнее задание.

— Я забыла домашнюю тетрадь, — с трудом выдавливая слова, чтобы не выпустить слёзы, говорит Мария. Антонина Романовна ставит вторую двойку в клетку предыдущего дня, точно такую же как первая. Мария вытирает рукой выступившие слёзы. Она не забыла тетрадь, но соврала, потому что не сделала в домашнем задании две задачи из пяти. Теперь получилось ещё хуже.

— Как можно быть такой бестолковой, Синицына? — вздыхает Антонина Романовна. — Я же сто раз объясняла формулу площади, а высоту мы проходили уже в прошлом году. Может быть, тебе надо в спецшколу для тупых детей ходить? Там сейчас до сих пор проходят таблицу умножения.

В классе слышится смех.

— А вы её спросите, может она и таблицу умножения не знает, — тихо, но так, что все слышали, говорит троечница Вика Лиховцева.

— Сколько будет семь-на-восемь? — громко спрашивает Володя Попов.

— Интересно стало, Попов? — огрызается за Марию Надя.

— Да на самом деле, интересно было бы узнать, Синицына, — говорит Антонина Романовна. — Помним ли мы таблицу умножения. Напиши нам её на левой створке доски, каждый ряд новым цветом.

Мария снова вытирает слёзы и плетётся исполнять позорное приказание.

— Я сказала, на левой стороне, Синицына, ты, выходит, и лево от право отличить не можешь, — всплескивает руками Антонина Романовна. — Тебе определённо в спецшколу надо. Я поговорю с твоими родителями.

Таблица умножения получается у Марии криво, к тому же цифры почему-то становятся книзу крупнее, так что ей приходится трижды стирать несколько рядов и начинать заново. Решать дальше задачу вызвали Гену Пестова, который получает в итоге пять, потому что решает сразу две задачи, но весь класс не обращает на них внимания, пялясь на мариину таблицу. Завершив свой мучительный труд, измазанная разноцветным мелом на платье, волосах и лице, которое она всё время вытирала руками, Мария дожидается наконец позволения сесть на место. Когда она идёт между партами, Лена Астахова вдруг показывает пальцем на доску и выкрикивает:

— У неё ошибка!

В грянувшем смехе сердце Марии останавливается и сильно колет, словно в него воткнули цыганскую иглу. Она холодея оборачивается назад, проводя глазами по рядам написанных на доске цифр, которые отсюда кажутся такими неуклюжими, смешными и чужими, словно написала их не Мария, а кто-то совсем другой.

— Вон, семь-на-девять — шестьдесят пять! — весело констатирует Лена.

— Это не пять, а три, — жалобно протестует Мария, вжимая пыльные от мела пальцы в ладони. — Просто тройка плохо вышла.

— Садись, Синицына, — сухо отрезает Антонина Романовна. — Ты не знаешь самых простых вещей. Ты не делаешь домашних заданий. Если ты не будешь учиться, ты вырастешь полной тупицей. Если ты в седьмом классе не знаешь, что такое высота и сколько будет семь-на-девять, то уж извините, тебя вообще надо оставлять на второй год.

Мария не может больше сдерживаться. Слёзы потоками текут по её щекам. Сделав оставшиеся несколько шагов до своей парты, она садится, закрыв руками лицо и плачет навзрыд.

— Выйди, пожалуйста, Синицына, и реви в коридоре, — говорит через несколько минут Антонина Романовна. — Ты мешаешь вести урок.

Мария встаёт и уходит из класса, пошатываясь от рыданий и неумело закрывает грохнувшую замком дверь. Она прислоняется в коридоре спиной к стенке, её трясёт и корчит от судорожного плача. Дверь класса снова отворяется.

— Вернись, Синицына, и закрой дверь тихо, — звучит возле неё недовольный голос Антонины Романовны.

— Не хочууу, — ноет Мария, у которой горе подавило покорность безжалостной воле взрослых. — Вы хорошо учились, вы и закрывайте.

— Ты мне, Синицына, хамить не будешь, — уверенно предсказывает Антонина Романовна и, притворив дверь класса, хлёстко бьёт Марию рукой по голове. Мария сжимается от удара.

— Я всё расскажу твоему отцу, — продолжает Антонина Романовна. — Мне осточертело биться над тобой, над твоим хамством и ленью.

— Не надо ему рассказывать, — тихо шепчет Мария срывающимся голосом. — Я буду хорошо учиться, я все домашние задания буду делать, только не надо ему рассказывать.

— Нет, я расскажу, — спокойно повторяет Антонина Романовна. — Раз ты его боишься, я обязательно ему расскажу.

Мария убирает лезущие в рот волосы с покрасневшего заплаканного лица и вытирает глаза тыльной стороной запястья. Потом она опускается перед учительницей на колени.

— Пожалуйста, — тихо просит она, — не надо рассказывать, он меня будет бить.

— Встань, Синицына, — твёрдо говорит Антонина Романовна. — Я знаю, что ты вырываешь страницы из дневника. У тебя было достаточно времени, чтобы взяться за ум. Я сегодня же позвоню твоему отцу.

— Пожалуйста, Антонина Романовна, — жалобно шепчет Мария. — В последний раз.