Дарья Асламова - В любви, как на войне

– А не пора ли тебе обратиться к психиатру? (Я была пьяна и не думала церемониться.) – Это почему же? – удивился он.

– Ну, тебе тридцать два года. И ты не женат, и не был женат. Что-то в этом есть противоестественное.

– А не пора ли тебе обратиться к психиатру? – парировал он. – Тебе за тридцать, и ты на руинах брака, а это не проходит бесследно, и твой ребенок будет расти, мало видя отца. Одни минусы и ни одного плюса. Кто из нас разумнее и логичнее?

Я, который спокойно делал бизнес, ни в чем себе не отказывал и ждал, когда же я в самом деле созрею для долгосрочных отношений? Или ты, которая выскочила замуж девчонкой, потому что влюбилась и потому что все вокруг выходили замуж, и надо было не отстать от подруг, и вообще, у вас в стране так принято – выходить замуж или жениться?

И он был прав, сукин сын! Я вижу себя в двадцать один год, когда любовь размягчала в моем теле все кости и расплавляла мозги, и не хотелось думать о том, что будет завтра. (А мужчины в этом возрасте и вовсе сырые и бездумные.) И я вижу пары, подобранные случайной игрой чувственности и прикрывшие наготу простого сексуального влечения словом "брак". А теперь их супружества из разряда воинственных, с утра до вечера стычки. Я вижу своих друзей и коллег за тридцать, которые бессильно барахтаются в грязном белье адюльтера, и слышу их разговоры с утра до вечера о ссорах, пощечинах, пьянках, драках, разбитой посуде и хлопанье дверьми и о том, как дешевле снять проститутку. И мужчины делают вид, что продолжают рулить, когда их автомобиль давно перевернулся и лежит в канаве. А когда спрашиваешь их: "На кой черт все это нужно? Еще не поздно все переменить. Ведь жизнь только одна", то в ответ слышишь: "Дети, знаешь ли". (А дети не дураки. И мы даже представить себе не можем, с какой тайной беспощадностью они судят нас, взрослых. А потом вырастут и в точности повторят нашу схему.) А женщины отвечают еще загадочнее: "Мой, конечно, говно, но ведь свое говно, не чужое. У соседки еще хуже". И я сразу вспоминаю рисунок Гойи, где изображены привязанные друг другу мужчина и женщина, в волосы которых вцепилась сова-рок:

"Неужто нас никто не развяжет?!" Ну, нет уж, у меня нет призвания к несчастью. Я готова сентиментально носить цветочки на могилку любви, но платить кандалами брака за минутное удовольствие?!

Увольте! Я очень женщина, и я беру мужчин на ночь, а потом выкидываю их на улицу, до рассвета. Сделал дело и свободен. Мы оба получили удовольствие, и мы квиты. Меня пугают мужчины, которые пытаются осесть в моей жизни навсегда и требуют тапочки, завтрак и полотенце для ванной. Я и сама всегда убегаю до сна. Трахатьc и спать с ним – две разные вещи, и не знаю, какая из них важнее. Как только пойму, что не могу спать с кем-то порознь, вот тогда снова выйду замуж.

– Ты нарушаешь законы этой страны, потому что ведешь себя, как мужчина, – говорит моя подруга. – Здесь нельзя взять самца, а потом выкинуть его как использованный презерватив.

– Но это, по крайней мере, честно. Любая европейская женщина так и делает.

Любовь любовью, но у каждого своя территория. И право на общую территорию еще надо заслужить.

– Но у нас другие традиции и первобытный уровень общения. Мужчины тебе этого не простят.

Моя старшая сестра формулирует это еще жестче: "Разница между тобой и другими русскими женщинами в том, что ты говоришь: "Я его трахнула", а русская женщина говорит: "Он меня трахнул". В этом есть оттенок унижения".

Русским женщинам надо научиться брать и перестать давать. Иначе наши мужчины так и будут смотреть на мир свиными глазками через стакан с водкой. Только настоящая женщина может воспитать настоящего мужчину. Львы родятся у львиц, а не у коров.

И потому я за развод, за эту попытку сказать самой себе: "Все только начинается". Я готова воскликнуть, как барон Мюнхгаузен: "Да здравствует развод, господа! Он уничтожает ложь, которую я так ненавижу!" Помните теорию "стакана воды"? Когда муж и жена боятся расстаться друг с другом, потому что некому будет перед смертью подать стакан воды? И знаменитый анекдот на эту тему. Умирает муж, смотрит тускнеющими глазами на старуху жену, которую всю жизнь ненавидел, и со стоном говорит: "Сука! Ведь даже пить перед смертью не хочется!"

– Ты хочешь найти культуру в городе, где французские духи продают в разлив?

Знаешь, как их в народе называют? Бочковой "Шанель". И ничего, между прочим, даже пахнут.

Мой собеседник усмехается. Мы сдвигаем стаканы с водкой.

– Ну, за культуру! За нее, родимую!

В Хабаровске бабье лето. За окном один из тех сладких сентябрьских вечеров, которые пьянят больше, чем весенние сумерки. Для меня этот город – сплошное очарование, потому что родной. Прелестные, слегка сутулые, старинные особнячки на центральных улицах, красные, как осенняя листва. Бронзовые львы на постаментах, предмет забот добрейшей местной скульпторши. Не дай бог, если у львов облупятся носы, крик на весь Союз художников: "Львам не хватает бронзы!" В этом городе мне уютно, как огоньку спички в ладонях курильщика.. – А где в Хабаровске тусовка, – ну, там, поэты, художники, местная интеллигенция и все такое? – спрашиваю я у своего собеседника, матерого хабаровского интеллигента.

– Художники торчат в мастерских или в Бермудском треугольнике. Так называют местечко, где им выделили место под дачи.

– А почему Бермудский треугольник?

– Да зависают они там с концами. Как запьют, выманить невозможно. Это у них называется – "Уехать в Группу здоровья". У них даже профессиональная болезнь есть – цирроз печени.

Еще несколько лет назад хабаровские художники благоденствовали. Хлынувшие в город после перестройки японцы много и охотно скупали картины за умеренную (для японцев) цену. Сейчас все изменилось. Иностранцев стало меньше, таможня ужесточила правила вывоза картин (теперь на каждую работу нужен специальный документ). А местные богатеи вкладывать деньги в искусство не торопятся. Здесь все стремятся к прекрасному по дешевке. Картину, под которой висит ценник "семь тысяч рублей", могут продать и за сто рублей, если автору сильно хочется выпить.

К моему папе, Михаилу Асламову, ответственному секретарю хабаровского Союза писателей, явились с утра двое – художник и искусствовед. Обоих ломало с похмелья, но держались они молодцом. С собой они взяли картину с изображением семьи художника на даче – плотная женщина поливает из лейки голову мальчика.

Искусствовед не жалел слов, расписывая это дивное художественное полотно. Он просил заметить, что трава на картине зеленая, совсем как настоящая, а лица выписаны "ну, очень, очень ясно". После бесплатной лекции он спросил с надеждой: