Юрий Петухов - Измена, или Ты у меня одна

— Ну значит, "Ромео и Джульетту", так? — поинтересовалась девушка, округляя глаза.

— Что вы, что вы! — Борька замахал рукой. — Попроще чего и чтоб с картинками. А лучше знаете чего — не надо картинок, ну их! Дайте одну только, единственную.

— Это какую же? — Девушка приподняла изогнутую бровь.

— Вашу фотокарточку! — прямо ответил Черецкий.

— Ах, какой галантный пошел нынче читатель, — проговорила девушка, привставая, — но вы меня задерживаете, забыли?

Черецкий хлопнул себя по лбу.

— Все понял. Если серьезно, мне надо по истории одну книгу. Вы, может, слыхали — был такой князь Святослав, вот про него, пожалуйста. Да посолиднее автора, мне там романчики не нужны, в них врут все. Есть?

Девушка наморщила лобик. Пошла вдоль стеллажей.

— Надо припомнить, — нараспев проговорила она, — да-а, Святослав? Вот есть исторические романы — Дрюон, хотите? Дюма, Стендаль, вот еще Толстой Алексей, Вальтер Скотт…

— Да нет, это все читано-перечитано, это все знают! Вот об этом бы князе! — гнул свое Борька. — Может, и не было такого? Хотя учебники-то не врут, там есть полстрочки, сам помню — иду, дескать, на вы! Помните?

— Смутно, — сказала девушка. — Ну идите-ка на мы скорей! — Она присела у нижней полки крайнего стеллажа. Вместе, глядишь, и подберем. Я тут тоже не все еще знаю. Бот какая-то!

Она вытянула в руке тонюсенькую книжечку в мягком переплете. Черецкий разобрал название издательства и поморщился.

— Ну-у, что вы, это же «Детгиз», это для сержантов и старшин, девушка милая, а я на гражданке был… э-э-э, кандидатом исторических наук, между прочим. Мне б какого-нибудь академика для начала, ладненько?

Библиотекарша посмеялась, но ничего не ответила.

Черецкий подошел к ней, опустился на одно колено. В голову ему ударила волна свежего, какого-то травянистого запаха, исходившего от ее светлых пушистых волос. Книги сразу же отступили куда-то далеко-далеко, на последний план. Их корешки, названия и фамилии авторов замельтешили перед глазами. Остановить своего взгляда на какойнибудь одной из них Черецкий не мог.

— Вот смотрите.

— Угу! — сказал Борька маловразумительно.

Девушка выпрямилась. Встал и Борька. Они стояли вплотную и были оба немного растеряны. Черецкий на выдохе проинес одними губами:

— Какая вы необыкновенная, просто чудо!

Его руки совсем невесомо легли девушке на плечи и чуть привлекли ее к груди. Девушка вздрогнула, но не отстранилась, то ли она была в замешательстве, то ли в ней вспыхнуло ответное чувство. Черецкому, естественно, показалось последнее. Он коснулся губами ее щеки, потом мочки уха, руки заскользили по упругому и трепетному телу.

— Ну что вы, зачем, нехорошо, — чуть слышно прошептала девушка.

Но Черецкий не слышал уже или не понимал — голова его закружилась, он поплыл по неведомым волнам в неведомые страны. Но в тот самый миг, когда его губы коснулись ее губ, а рука легла на ее маленькую упругую грудь и слегка сдавила ее, Бориса почувствовал резкую боль в щеке и отшатнулся. Он даже не сразу сообразил, что получил увесистую оплеуху, — ведь все шло так хорошо. Он обиделся чуть не до слез! Отвернулся.

И это, наверное, спасло его. Если бы он принялся оправдываться или вымаливать прощение, а то и дурачиться, как с ним бывало в присутствии хорошеньких девушек, то все было бы безнадежно испорчено. Но здесь получилось наоборот. Девушка то ли испугалась за него или за себя, то ли пожалела — поди загляни в чужую душу! Но она вдруг положила ему руку на плечо и сказала мягко и дружелюбно:

— Больно? Терпи, солдатик, в любовных сражениях как на войне! — и рассмеялась.

Черецкий повернулся и рассмеялся вместе с ней. Они хохотали минуты две.

— Меня зовут Оля, — сказала наконец девушка, вытирая кончиком платочка выбежавшую слезинку — она очень аккуратно это проделала, Борька прямо залюбовался.

Потом он представился, хотя в том не было нужды, ведь она же видела все в военном билете.

Книги так и не нашли. Но Черецкий нисколько не жалел ни об упущенных книгах, ни о том, что променял все шумные и веселые спортплощадки на эту тихую комнатушку в солдатском клубе.

Сергей остановил Новикова в коридоре казармы, когда в ней никого не было, — рота занималась в классах. Лишь дневальный, сменщик Реброва, одиноко маячил на своем посту возле тумбочки напротив лестничного пролета.

— Поговорить надо, — сказал он, заступая Николаю путь.

— Решился? — поинтересовался Новиков. — А нужно ли?

— Как это? — опешил Сергей.

— А вот так, был вопрос — и нет вопроса.

В Сергее начало просыпаться почти угасшее озлобление. Но он сдержал себя.

— Что-то не понял.

— Раньше понимать надо было. Я с тобой сколько-раз поговорить хотел, а ты?!

— Виноват, товарищ сержант, — разъяснил Ребров, разрешите исправиться?

— Теперь это значения не имеет.

Сергей начал догадываться, что к чему. Он уловил связь между словами Николая и Мишкиным письмом. "Неужели все? — подумалось вдруг. И он неожиданно почувствовал облегчение. — Вот все и кончилось!" — Будем считать, что ничего и не было, — сказал Новиков, словно уловив мысль собеседника. — Ни-че-го!

— Это без меня решили? — Сергей с сарказмом скривил губы.

— Без тебя.

— А ты не боишься, что все может перемениться? Новиков резко вскинул руку и, цепко ухватившись за кончик воротника, притянул Сергей к себе — лицом к лицу. Прошептал почти на ухо, четко разделяя слова:

— Я-тебя-прощаю! Понял?

Глаза его застыли. Сергею показалось, что Новиков не видит его, несмотря на то что глядит в упор.

— С ней мы сами разберемся, — продолжил Николай. — Уже разобрались. — Он сдержал попытку Сергея отодвинуться. — А тебя: не было! нет! и не будет! Усек?!

Из классов вывалили засидевшиеся и разомлевшие ребята. Эхом прокатился под высоким потолком гомон, пахнуло сапожной мазью.

— Чегой-то ты бледненький какой-то! — сказал Слепнев и ткнул Сергея пальцем в живот.

— Еще бы, — вставил проходящий мимо Сурков, — сoлнце уж месяц не показывается!

Сергей, не обращая внимания на слова товарищей, провожал глазами уходящего по коридору Новикова. Спина сержанта была пряма и неприступна.

"Люба!

Мне непонятна эта игра в кошки-мышки! Что случилось? Почему ты не пишешь? Если тебе трудно объяснить происходящее или же просто не хочется, ответь мне двумя словами — с кем ты? И больше ничего, всего два слова! Я устал уже от постоянной нервотрепки. Найди в себе силы, напиши. А Новикову я не верю. Не верю, и все, понятно! Жду ответа!

Сергей, 22 июня 199… г.".

Ребров уже заклеил конверт и собирался отнести его, бросить в ящик. Но пришла новая идея, и он прильнул к тумбочке.

"Привет, Мишка!

Извини, рассусоливать некогда о том о сем. Пишу по делу. Будь другом! Разузнай, что творится с Любой. Я понимаю, вы не ладите, и все же очень тебя прошу! Только пиши то, что сам видел, что знаешь наверняка. Всякую болтовню проверяй, короче, смекнешь сам. Попробуй, может, через сестру выведать кое-что удастся, она вообще-то женщина надежная, но особо на нее не напирай, не надо усугублять. Постарайся сделать все побыстрее, сейчас канитель разводить никак нельзя. Надеюсь на тебя!