Юрий Петухов - Измена, или Ты у меня одна

Сергей окаменел, чувствуя, как выступает на спине пот.

— Здравствуйте, Валя… — Язык его еле шевелился. Женщина вгляделась в лицо стоящего перед ней солдата. Что-то живое на миг блеснуло в ее глазах, но тут же потухло.

— Здравствуйте, — вяло проговорила Валентина Петровна, не приглашая войти, но и не прогоняя.

Сергей не знал, что ему делать, — уйти он не мог, но и продлевать это жуткое зрелище было неловко, нелепо.

— Я к Любе, собственно… — сказал он, — ее дома нет?

Женщина несколько раз энергично мотнула головой, отчего платок сполз ей на плечи. Не поправляя его, а лишь придерживая у плеча рукой, Валентина Петровна, отступила на шаг назад, давая понять, что приглашает зайти. На глазах ее появились мелкие мутноватые слезы.

Сергей вошел, затворил за собой дверь. В прихожей, как и прежде, царил полумрак. Но если раньше он создавал впечатление уюта, домашности, то теперь ото всего этого веяло чем-то неприятным, гнетущим. Сергей повесил фуражку на крючок, прошел в комнату.

Он не заметил ни беспорядка, ни задернутой, несмотря на ясный день, шторы, ни прочих непривычных мелочей — внимание его было целиком приковано к Валентине Петровне, уже сидящей на стуле возле стола, плачущей. Плачущей тихо, беззвучно, будто наедине с самой собой.

Сергей пожалел, что зашел. По и уйти, не выяснив, что же случилось, в конце концов, он тоже не мог. Оставалось одно — ждать. Ждать, пока Любина сестра не придет в себя.

Сергей прошел вдоль стены, уселся на диван, так и не поняв до конца: узнала ли его Валентина Петровна? В сердце начинали закрадываться смутные предчувствия, но он гнал их, решив, не поддаваться эмоциям до тех пор, пока все не прояснится.

Валентина Петровна молчала, спрятав лицо в ладони, вздрагивая всем телом, но, видно, не могла усмирить конвульсий. Сергей знал, что в такие минуты любое слово сострадания, любая выявленная жалость лишь усугубят положение, и потому молчал, тяжелым взглядом упершись в бурое разляпистое пятно на сиреневой скатерти. Он не мог оторвать глаз от него и, даже сознательно пересиливая себя, поворачивая голову в сторону, не мог избавиться от наваждения — глаза тянулись к пятну, не подчинялись воле.

Так и сидели молча, пока женщина, начинавшая постепенно брать себя в руки, не поймала взгляда гостя. Она ухватила со спинки стула висевшее там несвежее полотенце и набросила его на пятно.

— Не обращайте внимания, — тускло проговорила она, — кофе вчера пила и пролила всю чашку, руки не слушаются совсем. — Валентина Петровна будто извинялась.

Сергей облегченно вздохнул. Встал с дивана, пересел поближе, на другой стул, стоящий у стола. "Все в порядке, нервы шалят, уж готов рисовать ужасы всякие. Сейчас, еще немного, все поймем!"

— Вас в увольнение отпустили?

— Да, на двое суток, — живо ответил Сергей. Валентина Петровна как-то резко и неожиданно всхлипнула, так что Ребров внутренне сжался, приготовился к возобновлению рыданий. Но она сдержалась, только спросила с горечью в голосе:

— Где же вы раньше были? Почему не пришли на три дня раньше?!

Сергей замялся, не знал, что и ответить на такое.

— Ведь вы же должны были прийти неделю назад? Ну почему? Почему все так нескладно, почему?!

— Раньше я никак не мог, — начал оправдываться Сергей, понимая, что оправдания эти бесполезны и никому не нужны. — Что-то с Любой? Почему вы не говорите мне ничего, Валя?

— Вы ведь знаете, как я относилась к ней? — не могла уняться женщина. Она не слышала вопросов, да и, наверное, не совсем хорошо понимала в эту минуту происходящее.

Сергей чувствовал, что внутри у нее идет какая-то напряженная борьба, сменившая первоначальную отрешенность.

— Все складывается очень плохо, но я вас не виню. Ни в чем не виню. Я, только я виновата, упустила… — Валентина Петровна вновь заплакала.

— Скажите мне, я вас очень прошу! — повысил голос Сергей, он почти кричал:

— Где Люба?! Что с ней?!

Еще секунда, и он бы схватил ее за плечи и начал трясти до тех пор, пока не узнал бы правды, — больше терпеть он не мог. Все сдерживаемое внутри, все накопившееся и не имевшее выхода долгое время хлынуло наружу.

— Отвечайте же!

Валентина Петровна, не отрывая платка от глаз, встала, покачнулась, но вовремя уцепилась за спинку стула и благодаря ей удержала равновесие. Она подошла к серванту и вынула из верхнего ящика бумажку, помятую, оборванную по краям.

По дошла к Сергею.

— Вот!

Сергей чуть не силой выдернул из подрагивающей руки листочек, разгладил его на ладони. В листке значился адрес какой-то окраинной больницы. "Жива, значит, жива! — подумал он с неожиданной радостью. — Все остальное приложится!" На ходу он обернулся и еще раз поглядел в лицо странной женщине, Любиной сестре, — оно было вновь безжизненно отрешенным.

"Кто бы мог подумать? — прокрутилось в мозгу. — Старшая сестра, не мать даже, и вдруг такие переживания?!" Сергей хлопнул дверью, быстро скатился по лестнице вниз. "Нет, наверное, она была ей матерью, больше того — наверное, видела в ней себя, продолжение свое, все то несбывшееся в своей жизни, что суждено было достаться ей, Любе. Она должна была дожить жизнь своей старшей сестры. И вот… Да, наверное, все именно так, иначе не может быть. Ну и сволочь же я — накричал, не сдержался. На нее! Подумать только. Но почему? Если она такая, почему я, почему мы не замечали этого?!" Жизнь текла своим чередом — по улице шли оживленные прохожие, мамаши выгуливали чад, бабки сидели по своим лавочкам, сплетничали, откуда-то издалека раздавались дробные перекаты забиваемого "козла".

В больницу Сергея впустили не сразу. Пришлось повоевать с медсестрами, нянечками, вахтерами и прочими облеченными властью.

Наконец в наброшенном на плечи халате, весь дрожащий от охватившей тело слабости, тиская в руках фуражку и проклиная себя за то, что не догадался прикупить по пути каких-нибудь гостинцев, он пошел в палату.

— Пять минут — и чтоб духу вашего здесь не было! — крикнула в спину рассерженная, а может и постоянно сердитая, недовольная жизнью, старшая медсестра.

Женщины, находившиеся в палате, притихли, заулыбались. Сергей не мог сосчитать, сколько их там было, во всяком случае не меньше пяти. А вот Люба, где же…

И тут он увидел ее, лежащую у окна, не глядящую на вошедшего, бледную, совсем непохожую на себя.

— Здравствуй, — тихо проговорил он, не доходя трех шагов до кровати.

Девушка, не поворачивая головы, шепотом, еле слышным, чуть просвистевшим в тишине, ответила:

— И ты здравствуй, Сережа…

А все было так.

В среду утром она проснулась в наипрекраснейшем расположении духа. Тело было невесомым, душа рвалась навстречу тоненьким лучикам рассветного солнца, пробирающимся в комнату сквозь занавесь тюля. Этот день был, наверное, первым днем за последние полгода, когда все вдруг исчезло, растворилось в прошлом. А в настоящем остались лишь солнечные блики и ощущение невесомости, непричастности ко всему земному.