Николай Соловьев - Северка

Андрей не возражал. Из зала я переехал в комнату. В ней сидят четверо молодых дядей от двадцати двух до двадцати семи и тетенька, лет сорока пяти, Наталья Ивановна. Человек, который раньше сидел за моим столом уволился, но вещи его лежат. Я освободил для себя пару ящиков, а хлам переложил в нижние – может быть, хозяин еще вернется и заберет. Среди прочего он забыл членский билет 'Аум Сенрике '.

Какие необычные люди работают в нашем отделении.

В отделении работают несколько родственников: брат с сестрой, мама с дочерью, муж и жена. На заводе такое не разрешалось. В разных цехах или отделах – пожалуйста.

Вообще наше отделение многим не похоже на зиловские управления или отделы. На ЗИЛе они имеют названия: 'Автоматизации', 'Систем управления', 'Электроники' и тому подобное, а здесь только цифры.

Наш начинается с нуля. Может быть это означает секретность. Часть, в которой я служил, тоже начиналась с нуля и считалась секретной. Но никаких подписок о неразглашении солдаты не давали. А здесь, после восьми месяцев испытательного срока мне предложили что-то подписать.

Там не было ничего о тайне. Точный текст не помню, что-то о том, что я разрешаю кому-то там производить оперативные действия и устанавливать специальные средства контроля. Написано специальным языком, переводя на русский – прослушивание телефона, обыски в квартире в мое отсутствие, постановка жучков. Думал – стоит ли подписывать? Если откажусь – опять придется искать работу. А здесь, кажется все спокойно. И Андрею я доверяю, он не похож на стукача. У

Андрея спросил, не помешает ли эта подписка поездке за рубеж. Нет.

Ладно, подпишу, в случае чего уволюсь и уеду. Когда поступал в банк, была в чем-то похожая подписка.

Выхожу с работы, когда захочу, и в обед отлучаюсь на два часа. И вдруг через полтора года выясняется: для выхода в рабочее время нужно писать увольнительную. На заводе, в банке везде в таких случаях пишется заявление. Увольнительную, так увольнительную.

Все-таки институт имеет отношение к военной технике. Странно только, что до сих пор об увольнительных мне никто не говорил. Особисты вызывали меня однажды по поводу моих прогулок в обед. Оказывается при входе – выходе пропуск-карточка фиксирует время. Я перестал ездить в книжные и выхожу теперь лишь на час в обед. Но про время ухода с работы и увольнительные тогда так и не сказали. И прихожу я утром тоже по-разному: к 10.10, к 10.15. Чаще всего в комнате уже сидит человек или два. Остальные подтягиваются в течение следующих двадцати минут. А те ребята, в секторе которых я начинал работать, не бывают целыми днями на работе. Просто комната закрыта.

Сектор, в который я перешел, занимается внедрением системы по оформлению приглашений для иностранцев, въезжающих в Россию. Сорок российских городов нужно обеспечить этой системой. Города расположены и на границе и внутри страны. Сначала в город едут сетевики и делают свою работу. Вслед за ними – специалисты, устанавливающие и подключающие оргтехнику и компьютеры, настраивающие программное обеспечение и обучающие местный персонал.

Последняя группа едет на приемку. Они присутствуют для подстраховки персонала и оборудования и собирают лавры предыдущих групп.

В нашей комнате со всеми поддерживаю чисто рабочие отношения, которые не выходят за пределы института. И в комнате и отделении не ищу чьей-либо поддержки, не участвую в блоках, не слушаю сплетни и не распространяю их. Конкурентов у меня нет, работы всем хватает.

Человека два в отделении мне неприятны, но это же работа и я держу ровные отношения с ними. В моей программке, которая показывает дни рождения, нет ни одного сотрудника из комнаты, и ни одного начальника.

Родным и близким я не рассказываю о работе, даже, если случается то-то необычное. С тех пор, как стал читать и бегать, работа перестала быть главным. Раньше я мог ночью встать из теплой кровати с сонной Ларисой и сесть дописывать задачку на ассемблере. Теперь работа для меня существует от 10-и до 17-и. Бывает, что интересные мысли приходят после рабочего дня. Дома у меня есть компьютер, на котором можно проверить их, но я занимаюсь чем угодно другим. Если просят задержаться на работе – это пожалуйста, а вообще – вышел из института и забыл. У меня есть книги – мои друзья. У меня есть бег.

У меня есть лес. Есть надувная лодка и лыжи. У меня есть театры и музеи. У меня есть Зеленоградск и Куршская коса, Петербург,

Петродворец, Ораниенбаум. У меня есть Архангельское, Абрамцево,

Ярославль, Сыктывкар, Биробиджан и Кузьминки. У меня есть яблоки, сливы, вишни, черная смородина, ванильный зефир, мармелад и женщины.

У меня есть любимые фильмы и актеры.

Близкие знают лишь, что я программирую, неплохо зарабатываю и езжу в интересные командировки. На работу никто мне не звонит. Мама узнала мой рабочий телефон года через два. Я и сам то его так и не запомнил за все время работы.

Девчонки после того, как я ушел из зала, некоторое время приходили, приносили кусочек торта, если у кого-то из них день рождения. Вскоре поздравления с их и моей стороны ограничились словами. Теперь я участвую в днях рождения только в своей комнате.

Я стал ездить в командировки по России. Каждая на три, четыре недели. Все оплачивается отделением и самолеты и гостиница. На питание дают 150 в сутки, а в МИДе – 20 рублей, как и во всех госучреждениях. Нас просят молчать об этом.

Всего побывал в трех командировках, в год по одной.

С третьей командировкой у сектора возникли трудности. Это командировка на Дальний восток. Южно-Сахалинск, Владивосток,

Находка, Хабаровск, Биробиджан. Полгода назад группа летала туда, была приемка, система принята и нормально, как везде работает.

Конечно, идут постоянные доработки программ, но дополнения отправляются электронной почтой. Они сопровождаются подробными пошаговыми инструкциями по установке и работе. Непонятливых подробно консультируют по телефону. Все-таки это дешевле, чем лететь самолетом и заказывать гостиницу.

Лететь должны три человека. В комнату заходит Татьяна Николаевна, садится посередине и говорит упавшим голосом:

– Нам на Дальний Восток не хватает человека. Как же быть?

Все молчат. Никому не охота. Подумаешь, Дальний восток, чего там не видели. Купил билет за семь тысяч (это оклад начальника управления на ЗИЛе) и порядок. Купил обратно – и снова дома.

Культурная программа, автомобили с кондиционерами к подъезду гостиницы, банкеты – что тут особенного. Я подумал, а что бы на моем месте сделал Павка Корчагин и говорю:

– А хотите, я поеду.

– Вот хорошо, как ты меня выручил, давай оформляйся Коля.

У нас есть сектор, который программирует для российских посольств за рубежом. У них тоже командировки. Интересно, наверное. Предлагали перейти туда. Не захотел. Неудобно скакать по секторам внутри организации. К тому же мне неприятен их начальник.