Владимир Яременко-Толстой - Девочка с персиками

Глаза Карин мечтательно заблестели.

– Приятного аппетита, – сказал я, намекая на то, что было бы неплохо перейти к застолью. Всю минувшую ночь до самого утра я ебал

Бланку и мне уже давно страшно хотелось жрать.

Мама Карин уже накрыла на стол в огромной светлой гостиной с видом на виноградники. Папа принес из подвала несколько красивых бутылок с местным педхольдсдорфским вином и предложил Будилову открыть на выбор любую.

– Что он хочет? – переспросил у меня Будилов.

– Он спрашивает, какое вино открыть. Выбери любую бутылку.

– Пусть открывает все, – тоном, не терпящим возражений, приказал мой русский друг. – Переведи!

– Он хочет попробовать все, – сказал я.

– Ладно, – покладисто согласился папа. – Тогда, может быть, начнем аперитива?

– Несите все, что у вас есть, – предложил я.

Мама налила суп.

Папа налил кампари.

Будилов заметно оживился и вступил в беседу с родителями.

Переводила Карин. Я налег на еду. Съел несколько тарелок супа, салат, кнедлики и невыносимо захотел спать. После ебли мне надо было бы отоспаться, но я не успел это сделать. Внимание мое рассеялось, я украдкой зевнул. Они все о чем-то пиздели и были увлечены беседой. Я чувствовал себя, как не пришей к пизде рукав. Я пытался найти повод куда-нибудь тихо слинять. Не найдя повода, я почесал живот и вышел из-за стола, словно бы по нужде.

– Туалет на втором этаже, – вежливо бросил мне папа.

– Спасибо, – поблагодарил его я, быстро выскальзывая в коридор.

Глаза мои закрывались. На втором этаже я толкнул дверь первой же попавшейся мне на пути комнаты и прямо в одежде завалился на стоявшую там кровать. Свежий воздух и хороший обед сделали свою работу – я вырубился как труп.

Снились мне сначала какие-то сумбурные кошмары, затем довольно красивый содержательный сон о слове, которое было в начале. Я словно бы куда-то летел через тьму к свету, скользя вдоль блестящей поверхности вод, и вдруг я услышал слово. Слово было весьма странным. Это было всего два звука – "о", переходящий в звенящий

"м", резонирующий от водной поверхности эхом. Мне никто ничего не говорил, но я точно знал, что это именно то слово.

Меня разбудила Карин.

– Ах, вот ты где! Вставай скорей! Будилов уже выжрал весь алкоголь, который был в доме, и требует, чтобы папа сходил одолжиться к соседу.

– Так и пусть сходит!

– У нас это не принято!

– Тогда пусть поедет в винную лавку или в кабак! При чем тут я?

Дай мне поспать! Я смотрю такой интересный сон! Оставь меня в покое!

– Я не дам тебе спать на кровати моего умершего брата!

– Что?! – в ужасе завопил я, вскакивая с кровати.

– Это комната моего умершего брата! Зачем ты сюда зашел?

– Случайно, мне захотелось спать.

– Уходи отсюда! – глаза Карин налились нечеловеческой злостью.

Мне стало жутко.

– А от чего умер твой брат?

– Во-о-он! – по-волчьи завыла Карин, и я действительно бросился вон, боясь, что она вдруг превратится в оборотня или в ведьму.

Наверное, это была какая-то страшная семейная тайна. Я даже не знал, что у Карин был брат, и что он умер. Я только однажды встретил ее сестру. Сестра была совершенно нормальной на вид девушкой, работавшей на ОРФ – австрийском государственном телевидении.

Познакомиться с сестрой ближе у меня не получилось, поскольку она была при мужчине, который очень ревниво на меня посмотрел.

Спустившись в гостиную, я нашел там Будилова, довольно допивающего остатки кампари под неодобрительные взоры мамы и папы.

На столе стояли остатки обеда и выпитые бутылки вина. Будилов что-то рассказывал по-русски, поясняя сказанное жестами. Я прислушался. Он убеждал их в несомненной значимости скульптуры срущего Моцарта, которую непременно должна сделать Карин.

– У вас что, закончился весь алкоголь? – спросил я.

– Нет, – жестко сказал папа. – Алкоголь у нас еще есть. Полный подвал. Причем очень хороший алкоголь. Только я не хочу, чтобы его пил этот урод! Ему же все равно, что пить! Пожалуйста, уведите его из нашего дома! И пусть он завтра же уезжает из Австрии!

– Позвольте, но у него ведь виза до 20 ноября! Он вообще только приехал! Ему надо играть на улице, чтобы заработать денег! Зачем вы его пригласили?

– Мы не ожидали, что он такой подонок! Со слов Карин мы думали, что он известный художник. Мы против того, чтобы Карин вышла за него замуж!

– Ладно, Будилов, нас выгоняют, – перевел я. – Пойдем на станцию!

Да хватит пить! Я же тебя не довезу…

Я вытащил Будилова из-за стола, и мы вышли из дома на улицу. На веранде соседнего дома сидели люди. Будилов радостно помахал им рукой.

"Потому, потому что мы пилоты" – заорал он одну из песен своего уличного репертуара.

"Небо наш, небо наш любимый дом" – подхватили мы уже вместе.

Над Пердхольдсдорфом медленно сгущались сумерки, лучи садящегося солнца золотили покрашенный коричневой краской купол старой деревенской церкви.

"Первым делом, первым делом самолеты"…

Нам вдруг стало легко и весело.

"Ну а девушки?"

"А девушки потом!"

Бланка – словацкая блядь. Школа Рудольфа Штайнера.

Самое блядское место в Вене – это, конечно же, Гюртель, на котором расположены главные городские бордели и секс-шопы. В этих местах приличным девушкам неприлично даже прогуливаться, потому что их запросто могут принять за неприличных и поинтересоваться, сколько они хотят за оральный, за анальный, за классический секс или же за простенький хэнд-рилив – ни к чему не обязывающее сдрачивание ручкой.

По Гюртелю шастают подозрительные типы – маньяки и извращенцы.

Это – гиблое вонючее место с непрерывным потоком машин круглые сутки. Гюртель всегда вызывает грязные ассоциации. Но, кроме борделей, на Гюртеле есть и жилые дома. В одном из этих домов и жила

Бланка. Было ли это случайным совпадением или неизбежной закономерностью, но Бланка была ужасающей блядью! Она была блядью врожденной, блядью до мозга костей, до кончиков пальцев, до последней капли крови. И Бланка жила в квартире с другими блядями.

Все они были как бы студентки и не имели ничего общего с тем, что происходило на улице.

Они учились в педологическом институте Рудольфа Штайнера – немецкого теософа и философа начала двадцатого века, создателя оригинальной педологической школы. Педология Рудольфа Штайнера отличалась от обычной педагогики многим (педология и педагогика на самом деле совершенно разные вещи, хотя и происходят от одного и того же греческого корня). Рудольф Штайнер придумал неавторитарную систему воспитания детей. Сеть частных школ Рудольфа Штайнера до сих пор широко распространена в Австрии и в соседних с ней странах.

Суть теософского образования заключается в тесном контакте воспитанника и педала. Педал должен следить за тем, чтобы ребенок развивался в нужном направлении. Если ребенок не хотел учить математику, уроки математики ему заменяли уроками литературы. Если он не хотел учить и литературу, тогда уроки литературы ему заменяли уроками ручного труда. Если же он не хотел заниматься ручным трудом, он мог пойти погулять в школьном саду или почитать книгу.