Владимир Яременко-Толстой - Мой-мой

Через Фонтанку перехожу возле Летнего сада, потом по улице Оружейника Федорова выхожу на Чайковского. Думаю о разном. Проходя мимо финского консульства, замечаю финского адмирала при полном параде, вылезающего из черного лимузина. Внутри какой-то прием. Парадная освещена. Замечаю стоящего там Тимо, одетого во что-то типа смокинга, но не успеваю ему махнуть – обе руки заняты, да и поздно, ведь я уже проскочил мимо. Перехожу дорогу и сталкиваюсь у подъезда с операторами съемочной группы НТВ.

Как я и предполагал, какие-то девушки толпятся уже на лестнице. Дверь в квартиру распахнута. Внутри царит хаос. Гадаски что-то кому-то объясняет. Какой-то дяденька ставит свет. Натурщица Юля расчесывает волосы. Из туалета выглядывает архитектор Сергей. Ко мне подходит Вера и знакомит меня со своей подругой Надей. Надя ничего себе, симпатичная. Ставлю сумки с продуктами поближе к холодильнику и пытаюсь сориентироваться. Важно определить, кто есть кто.

– Девушка, вы будете раздеваться? Надеюсь, вам уже успели сказать, что вас будут снимать голой? – обращаюсь я к девушке, стоящей рядом.

Она меряет меня оценивающим взглядом:

– Вообще-то снимать здесь буду я.

– А, значит, вы и есть Юля…

– Олесенко, – помогает она мне.

– Ну, вот и отлично, Юля! С чего вы хотите начать? У нас здесь есть одна жена офицера. Хотите взять у нее интервью?

– Мы хотим сначала отснять, как вы работаете с девушками.

– Хорошо.

К нам подходит Гадаски. Я представляю ему Юлю, он в свою очередь представляется ей Александром.

– Кто первый? – спрашиваю я.

Решаем начать с Нади. Гадаски уже выяснил, что она учится в Академии художеств на реставрации. Поэтому он предлагает, чтобы она реставрировала икону. Разумеется, голой. Большая икона "Снятие со Креста" в действительности у меня есть. Сейчас она положена на ящик и служит столиком, но с ящика ее можно снять. Значит, Надя будет реставрировать икону. Мы ее будем за этим занятием фотографировать, а нас в свою очередь будут снимать на камеру НТВ.

– Но как же она будет реставрировать икону? – недоумеваю я.

– Она будет ее чистить.

– Чем?

– Пылесосом! – Гадаски делает круглые глаза и кивает на стоящий в углу пылесос "Ракета" старорежимного образца. Этот пылесос принес Маленький Миша, чтобы надувать резиновую кровать.

Мы снимаем с ящика икону и ставим ее к стене. Икона довольно большая 120 на 70 сантиметров. Надя эффектно раздевается у окна и берет пылесос. Пылесос противно и громко шумит. Надя подходит к иконе и начинает ее тщательно пылесосить.

Она старательно наклоняется в разные стороны, приседает, выгибает попку. У Нади великолепное, упругое, можно даже сказать, идеальное тело. Когда я близко нагибаюсь к ней с фотоаппаратом, у меня даже захватывает дух. Свои короткие волосы она заколола набок цветной пластмассовой шпилькой, чтобы не лезли в глаза, на лбу от напряжения выступают капельки пота.

– Почему вы чистите икону пылесосом?

– Этому нас учат в Академии, – отвечает она в микрофон.

Теперь очередь за женой офицера. Телевизионщики довольны. Атмосфера рабочая и непринужденная. Юля-натурщица делает свое дело безукоризненно.

– Я – жена офицера. Мне надоело быть домохозяйкой. Мне хочется праздника! Полета, а не угрюмого быта коммунальной кухни!

– Слушайте, ребята, да меня же за эту жену офицера у нас на студии начальство убъет, – с упреком говорит нам Юля Олесенко.

– Ну, это еще что? В субботу будем снимать ее в коммунальной кухне, – успокаивает Гадаски. – Телезрителям надо показывать настоящую жизнь, а не фальшивые декорации мыльных опер.

Из Вены звонит Хайдольф. Сергей начинает разговаривать с ним по телефону по-немецки. Содом и Гоморра. Все что-то говорят, чего-то хотят, о чем-то просят. А у меня в штанах лежит больной раненый хуй, и мне ни о чем не хочется думать. Мне хочется, чтобы все эти люди оставили меня в покое. Тогда я заварю себе чай и намажу бутерброд толстым слоем масла или грибной икры. Только бы они все поскорее ушли! Только бы ни кто из них не остался!

Наутро мои анализы уже должны быть готовы. Я иду на Итальянскую шесть. Там, в приемной сидит уже не одна молодая медсестра, а две старые. Называю свой номер, под которым я зарегистрирован и мне дают листок с какими-то латинскими названиями, крестиками, ноликами и птичками.

– Но мне здесь ничего не ясно, – замечаю я.

– Тогда пройдите к доктору, у него сейчас никого нет!

– Ага, – говорит грузин, натягивая резиновую перчатку, – здравствуйте! Сейчас я вам сделаю массаж простаты! Становитесь, пожалуйста, сюда!

– Знаете, – возмущенно говорю я ему, – вы лучше сделайте массаж простаты себе, а мне объясните, что все это значит!

Он нехотя снимает резиновую перчатку и берет листок.

– Да, у вас действительно что-то есть. Это – гарднерульоз, но, по всей вероятности, в весьма слабой форме, потому что при молекулярно-биологическом анализе результат отрицательный, а при (тут он называет какую-то хитрую аббревиатуру) – положительный. Удивительно, что вы его почувствовали. Обычно его не замечают.

Лечить его даже не обязательно.

– Как это так, не обязательно? – говорю я. – Конечно, я понимаю, что вы, может быть, насмотрелись здесь на такое, что моя болезнь кажется вам пустяком, но для меня это не пустяк!

– Хорошо-хорошо, я выпишу вам лекарство!

И он выписывает мне два лекарства – трихопол и юнидокс, объясняя, как надо их пить. Курс лечения занимает десять дней, употреблять алкоголь во время принятия таблеток категорически нельзя. После этого можно сделать контрольный анализ.

"Пока Гадаски здесь, не пить просто невозможно" – думаю я. – "Но он улетает уже послезавтра. Значит, начну лечение с понедельника. Однако, как быть тогда с финкой? Если я не буду пить, она сразу что-нибудь заподозрит. Может сказать ей правду? Не поймет. Кому в этом мире нужна правда? Да никому! Ставить же из-за такого пустяка на карту только начинающиеся отношения совсем даже не хочется. Значит, придется искать какой-нибудь выход".

К Пии я прихожу не к одиннадцати, как она мне сказала, а даже чуть-чуть пораньше, наивно полагая, что все должно уже давным-давно кончиться. Ну, сколько может продолжаться детский праздник?

Детский праздник действительно уже завершается, но вместо него начинается взрослый. Родители постепенно забирают детей, разводят их по домам, а сами возвращаются. Хорошо, что я догадался прихватить с собой бутылку водки, а брал ведь на всякий случай.

– Проходи на кухню, – говорит Пия, – там Мерья готовит коктейли.

Мерья – низенькая толстая финка, симпатичная, но чем-то похожая на жабу, режет маленькие зеленые лимончики. Рядом на стуле сидит Лиза. Я подсаживаюсь к ней и обнимаю ее за плечи.