Сергей Юрский - Выскочивший из круга

Ты же каждой секундой своего существования нарушаешь природу. Ты же дышишь, жрешь без конца, испражняешься, а земле дышать не даешь – ты ее всю изрыл и застроил, ты все небо засорил самолетами и их выхлопами, ты реки испоганил. Вот! И все эти твои грехи КАЖДЫЙ ДЕНЬ откладываются в тебе и в пять-шесть раз сокращают твою жизнь.

Теперь главное. Этот особый шлак концентрируется вблизи от важнейших органов – во рту. У самых корешков зубов. И никакими пастами и щетками его не взять. Это на грани материи и антиматерии. Это очень трудно объяснить. Этот шлак выявлен недавно в американской лаборатории в Цинциннати. И пришли к выводу, что если его удалить, то всё! Готово! Человек обретает полноценную продолжительность жизни в размерах, как в Библии. Ну, условно говоря, пятьсот лет.

Делались опыты. И вот изобрели специальный инструмент и такую процедуру, что шлак этот УДАЛЯЮТ. И было в журнале название фирмы (уже нашей, московской), которая этим занимается.

Тогда, в октябре, когда я прочел это, – заинтересовался, но думал, что все находится в стадии разработки. А тут – горбатенький “Lexus” по вечерам к Бугримову (а Бугримов всегда по всем вопросам впереди всех), и эта дамочка с непонятными целями, и теперь это ключевое слово Говорко: “ЗУБОЧИСТКА”!

Не буду томить ваше любопытство, теперь рассказ пойдет быстрее. Но не слишком – все подробности в этом деле очень важны. Короче, познакомился я с ней. Зовут Зухра. Фирма называется “LW-16” – название мало что говорит, но вот спрос на их услуги и цена за эти услуги уже обращают на себя внимание. Страшное дело. К Бугримову она ездит с января три раза в неделю. Аппаратура вся при ней, а все составные – порошки, специальные жидкости – завозят туда оптом в коробках от фирмы. Ну, и есть еще главное – ампула LW. Это вещь одноразовая, доставляется из Цинциннати и очень нестойкая, должна быть совершенно свежая. Это тоже каждый раз при ней. Сейчас у Степана Арамовича возник уже некоторый иммунитет к шлакам, и визиты будут реже. Но бросать это дело нельзя, надо постоянно поддерживать.

Я рискнул спросить: “Ну, а результаты какие-нибудь заметны уже?”. Она смеется: “Что вы имеете в виду? И жив ваш сосед, и абсолютно здоров. И в чудесном настроении. Чего же вы еще ждете? Чтоб он на небо взлетел?”.

Мы оба посмеялись. Она очень обаятельная и приятная в общении. Я и говорю, вроде как в шутку: “Может, и мне присоединиться к эксперименту?”. Она ответила серьезно: “LW теперь уже нельзя называть экспериментом. Это апробированная система. Сейчас главное направление нашей работы – поиски удешевления лечения. Мы вполне понимаем, что это слишком дорого и доступно пока очень немногим. А дальняя цель касается человечества в целом. Если снижение вредных выбросов в атмосферу обсуждается на разных международных конференциях, то не пора ли задуматься о снижении общей греховности людей? Может быть, последнее даже важнее? Да, к сожалению, пока это дорого и недоступно массам. Но электроника тоже начиналась с безумно дорогих аппаратов”.

И я решился.

1. Ну, первое, это надо сказать о цене. Лучше бы об этом потом, но, пожалуй, все-таки надо сказать. Первые два сеанса у них как бы пробные. Они входят в стоимость, но без предоплаты. Значит, потом, на третий раз, все оптом. А дальше оплата идет уже по факту – каждый раз или за месяц вперед, как договоримся. Не готов в данный момент опубликовывать реальные суммы, но цифры за первые два месяца набежали шестизначные. И не в рублях. Страшное дело. Но бизнес, слава Богу, стоит крепко, так что возможности есть.

2. При первом визите Зухры я сказал жене: “Сегодня к девяти приедет доктор. Так что ты не пугайся”. Таня крикнула: “Женщина, наверное?”. Я сказал: “Врачи иногда бывают мужчины, а иногда и женщины”. По-моему, нормальный ответ? Мы с женой давно не разговариваем, около восемнадцати месяцев, и я очень слежу за своими словами, когда все-таки приходится что-нибудь сказать. Жена крикнула: “Я так и знала!”. Чего она знала, что она могла знать? Ничего она не могла знать. Невозможная женщина, живет совершенно плотской жизнью. Ужас берет подумать, какие там шлаки накопились.

3. Зухра подъехала к воротам виллы ровно в 20.50. Я ей открыл ворота (они у нас автоматические), и она подрулила к крыльцу. Открыла багажник, и начался вынос. При таком размере машины удивительно вместительный багажник. Было вынуто:

Кресло, вроде шезлонга, складное (очень белая, плотная материя на никелированных трубках).

Белый медицинский чемодан-кейс, довольно большой.

Спортивная сумка, и в ней несколько коробок.

Два штатива из тонких трубок.

Прибор, похожий на велосипедный насос, – со шлангом, завернутый в полупрозрачную пленку.

Моторчик с адаптером и ножной педалью.

Прозрачный пластиковый кубик, сантиметров 15 высотой, и в нем белая ампула с жидкостью, формой похожая на Останкинскую башню.

Плоская коробка с прозрачным окном. В ней (потом оказалось) белый медицинский халат для оператора и черная блестящая простыня для пациента.

Мы все это вместе с ней перенесли в мой кабинет. Таня мелькнула на секунду в коридоре и крикнула: “Добрый вечер. Я его жена. Добро пожаловать!”. Я закрыл дверь кабинета и защелкнул замок. Зухра ловко раскинула довольно сложный шезлонг, у изголовья расставила штативы и стала прилаживать моторчик. Протянула провод с адаптером к штепселю.

“Где я могу руки помыть?” – спросила Зухра. Я крякнул, но отпер дверь и повел ее в ванную. Жена наблюдала с верхней площадки лестницы, как мы шли. Она крикнула: “Слева это его полотенце. А ваше будет справа”. Зухра сказала: “Спасибо”, а я сказал только: “Помолчала бы!”.

1. Она меня уложила на этот шезлонг – особый, даже с подлокотниками. Подушки не было, но был особый валик под шею. Накрыла всего меня черной блестящей простыней. Предложила черную повязку на глаза, если я захочу. Но я не захотел. Стала прилаживать мне большие наушники с проводом. Все похоже как в самолете.

2. В это время начали толкать дверь. Сперва спокойно, а потом часто и, кажется, даже ногой. Я крикнул из кресла: “Чего надо?”. Мой младший (девять лет) ткнул еще раза три ногой, а потом загундосил пронзительно: “Открой, пап! Пап! Ну, открой!”. До семи лет все было ничего, а как семь лет исполнилось, совершенно стал неуправляемый. Я открыл дверь. “Мама велела спросить, тебя от чего лечат?” – сказал Вадик с какой-то недетской грубостью. Я хотел его вышвырнуть из кабинета, но сдержался. “А чего ты весь в черном, как привидение?” – сказал Вадик. “Так надо. Иди, не мешай. Скажи маме, что у меня обследование”. “Я так и знала!” – крикнула жена, но видно ее не было. Она была там, за поворотом, в холле. Еще хорошо, что я не сказал: “Мне, сынок, приехали зубы чистить”. Представить трудно, что бы тогда было. Страшное дело. “Иди, Вадик, дай тете работать”. – “А я хочу посмотреть, как тебе будут укол делать”, – загундосил парень. “Какой укол? Кто тебе сказал про укол? Иди отсюда! Уроки сделал? Что по русскому задали? Иди к себе, занимайся!” “Не смей орать на ребенка!!” – низким голосом крикнула невидимая Таня. Я схватил парня за руку и крикнул: “Таня, забери его!!!” Зухра сказала: “Не надо… так не надо. Это все откладывается, накапливается… – Она сделала руками такие круговые движения ко рту, как бы загоняя туда воздух или какую-нибудь мошкару. – Труднее работать будет”. Вадик вдруг вырвался от меня и метнулся к Зухриным коробкам, сваленным на полу. “Вв-оо!” – крикнул Вадик, схватив пустой прозрачный цилиндрик с остатками красного порошка. “Отдай тете!” – сказал я сравнительно спокойно, но почувствовал, как у меня напряглись скулы. “Все отдай тете, все отдай!” – на грани рыданий пропела Таня. Я закрыл глаза. “Пусть, пусть! Пусть возьмет. Вадик, возьми с собой эту капсулу. Можешь играть с ней. Только не вздумай ее съесть”, – тихо-тихо, почти шепотом прошелестела Зухра. И пацан вдруг застыл, уставясь на нее, а потом с ревом выскочил из кабинета, унося с собой цилиндр. “Пусть, пусть, я уже заправила!” – сказала Зухра. И в этот момент я поглядел на нее внимательно и подумал: “Да, это серьезно”.