Михаил Елизаров - Кубики

— Спасибо, Мокрыш, — сказали мы, — а теперь пусть расскажет Витька Сарма.

И Витька Сарма сказал:

— Все как есть и было, а было примерно часов семь вечера. Мы чуть выпили: я, Богачев и Шумаков, поехали на Краснозаводскую, что возле брошенного завода, и думали, куда пойти, наверное, к общежитиям. И стали возле ворот, где раньше автобусная остановка была. В это время я увидел девушку симпатичную, которая проходила мимо нас. Я позвал ее, она подошла, я сказал: «Давай поговорим», — она спросила: «Зачем?», — я говорю: «От нечего делать поговорим». Она назвалась Лариса, но близко не знакомилась. Все это продолжалось минут пятнадцать, в это время Богачев и Шумаков были на другой стороне улицы. И я увидел, к вам подошел Мокрыш, и подумал, лучше бы я вообще один был, потому что она мне понравилась, я хотел увести эту девушку, чтобы остаться вдвоем и уговорить, и самому склонить добровольно. И пока я так думал, вы трое подбежали. Лариса отказывалась, что ей нужно домой, тогда Богачев схватил ее на руки и понес на бывшую «Стройкерамику», а я начал помогать Богачеву нести ее, а Шумаков и Мокрыш шли за нами сзади. В это время мы обсуждали, куда ее нести. Я предложил где-нибудь в заросли, тут Доброгаева подняла крик, и я ее чуть ударил, а Богачев пригрозил и отобрал сумку, нашел в ней паспорт и прочел, и мы узнали, что она Лариса Доброгаева, и сказали ей: «Не кричи, мы свое получим и тебя отпустим», — а она плакала и вырывалась, но уже не кричала. Мы опустили ее и повели под руки, Богачев и я свернули к зарослям, но там было плохое место с битыми стеклами, и мы спустились к берегу карьера. И Богачев сказал: «Подождите», — и остался с Доброгаевой, а потом я пошел с ней поговорить, чтобы она сама разделась, а вы в это время сидели на ящиках. Я общался с ней минут десять, и Андрюха Шумаков сказал, что ему надоело ждать. И тогда мы все вместе раздели Доброгаеву. И на нее лег Мокрыш. Поскольку мы не уходили, Мокрыш сказал нам, что он не может, если на него смотрят, и мы все отвернулись. И он к нам возвратился через несколько минут, и к Доброгаевой пошел Андрюха Шумаков и через несколько минут вернулся. А потом пошел я, и когда я на нее лег, я странно себя почувствовал, и что я ни делал — и терся, и пальцы совал — но никак не вставал у меня, и мне было стыдно. Я подумал, что если выпить, то поможет, и когда вернулся от Доброгаевой Серега Богачев, я предложил нам по быстрому за водкой. И мы пошли с Шумаковым за водкой, я всю дорогу думал ему рассказать, но постеснялся. И мы возвратились с водкой и выпили, и мне вроде захотелось Доброгаеву, я к ней пошел, и уже когда приблизился, понял, что точно не встанет, но я все равно раздвинул ей ноги и лег между, но все без толку. Полежал, на вас оглянулся — вы не смотрите, и то хорошо. Я поднялся с Доброгаевой и к вам на ящики сел курить. А к Доброгаевой пошел Шумаков, а за ним Богачев, и только он вернулся, мы начали наш разговор. Всю правду вам, как есть она вся.

— Спасибо тебе, Витька Сарма, — ответили мы, — а теперь пусть для общей честности расскажет Андрюха Шумаков.

Андрюха Шумаков рассказал:

— Скрывать ничего не буду, пришли на Краснозаводскую, до того почти ничего не выпили, видим — Доброгаева идет, Витька Сарма к ней побежал для знакомства, Мокрыш подвалил, говорит, надо ее нести на завод, а мы и сами это знаем. Взяли и понесли Доброгаеву на другую сторону к Витьке. Я чуть пригрозил ей, когда Витька Сарма и Серега Богачев заносили ее на завод, она начала кричать, после чего Богачев закрыл ей рот. А то, что ее били, так я не знаю, при мне не били, я лично не бил, Богачев не бил, Витька Сарма говорит, что разок ударил, так я этого не видел. Когда она начала кричать, то я сказал: «Замолчи». Пришли мы в одно место — не понравилось, стекло битое, плохо, лучше в другое место, где карьер с водой. Спустились к воде, там сыро, зато стекла нет. Присели внизу на берегу. Богачев пошел добазариваться, а на самом деле хотел Доброгаевой на клык дать, потом Сарма ходил раздеть, чтоб она не мялась. А мне надоело ждать, я решил помочь раздеть Доброгаеву, снял с нее туфли. Я хотел ей помочь добровольно скинуть пиджак, это мне не удалось и пришлось помочь насильно, ну, расстегнули мы на ней, чтобы было видно, сняли брюки и трусняки, а Серега Богачев на землю свою куртку подстелил, все по-людски. И на нее первым полез Мокрыш, обернулся к нам: «Не стойте, ради бога, над душой», — мы отсели в сторону покурить на ящиках. Мокрыш возвращается, я пошел, ей раздвинул ноги, пристроился, и у меня прямо на весу обмяк. Я попробовал дрочить и понял, что это напрасно, поэтому встал и к вам вернулся, а после меня пошел Витька Сарма. И так мне странно все было, потом Сарма предложил сходить за водкой. Я думаю, может, если выпью, то получится.

Мы с Витькой Сармой пошли, я тоже хотел обсудить, что у меня не встал, но решил промолчать. И мы чуть прошли, навстречу мужик, мы у него попросили закурить, но он был очень пьяный, и у него была початая бутылка водки, и мы сказали ему: «Тебе уже, батя, хватит», — забрали эту бутылку, и взяли у него из кармана пачку сигарет, и обратно на завод. Пришли, Мокрыщ возвращается от Доброгаевой, мы выпили, Сарма пошел к ней, я покурил, Сарма идет назад, я спросил: «Ну, как?» — он ответил: «Нормально», — я пошел к Доброгаевой, настроился, раздвинул ей, подождал минуту-другую. Я только для вида на ней оставался, чтобы картину вам создать, и мне было обидно. Ничего не соврал. Пусть теперь Серега Богачев рассказывает. И я рассказал:

— Вы все мне здесь товарищи: и Витька Сарма, и Андрюха Шумаков, и Мокрыш, и мне от вас нечего утаивать. Мы стояли на углу Краснозаводской. Витька Сарма остановил девушку и о чем-то с ней разговаривал, а я стоял с Шумаковом на другой стороне улицы. Тут ко мне подошел Мокрыш, сказал, что надо бабу срочно забирать и на хор пускать. Я с Сармой вскинули ее на руки и понесли, она закричала, и мы ей закрыли рот. Потом мы ее поставили, и она пошла с нами, я в сумку к ней полез, достал паспорт, прочел: «Доброгаева Лариса Валерьевна», сказал: «Вот и познакомились». Повели ее за кусты, а там кругом стекло битое, спустились к воде, на траву. Я сел рядом с Доброгаевой и начал уговаривать, чтобы она в рот взяла, затем Витька Сарма с ней общался, подошел Андрюха Шумаков и сказал: «Что-то много вы разговариваете», — и начал ее раздевать, и раздел. Она сказала, что холодно, я снял свою куртку и подстелил. Мокрыш залез на нее, говорит: «Не смотрите», — мы отвернулись. Мокрыш побыл на Доброгаевой и поднялся. Залез Шумаков, побыл и поднялся, залез Сарма, побыл и поднялся, а я хоть и люблю первым ходить, пошел последним. И я лег сверху и спросил Доброгаеву, а если бы нас задержала милиция, что она бы сделала: взяла деньги или посадила, а она сказала: «Деньги бы взяла, потому что сажать не за что», — и как только она так сказала, у меня пропала эрекция. Я вернулся на ящики, мы покурили, Шумаков и Сарма за выпивкой ушли, Мокрыш по второму разу полез на Доброгаеву, а я все переживал, почему у меня не встал. Пока переживал, принесли водку Сарма и Шумаков, мы выпили, Мокрыш вернулся, за ним пошел Сарма, а за Сармой Шумаков, а я решил проверить испытанный способ, я предложил Доброгаевой обратно надеть штанину на одну ногу, потому что у меня от этого всегда эрекция. Она надела, и у меня встал, я лег на нее и сказал чтобы она сама помогла, она взяла меня рукой и у меня упал. И вот нас четверо, мы все ходили к Доброгаевой по два раза и ни у кого не встал. А теперь скажи нам, Витька Сарма, всегда ли у тебя раньше вставал?