Михаил Елизаров - Кубики

Женя выпучил от ужаса глаза, отшатнулся и побежал прочь, смешно выбрасывая вперед ноги в кирзовых сапогах. Панкратов тщательно вытер об альбом грязную в нечистотах руку, оставив на бумаге коричневые разводы, бросил альбом на землю — Женя, когда забудет про собаку, сам вернется и подберет — после чего пошел пошел к себе.

Жил Панкратов ветхо и бедно. Квартирка без хозяина давно пришла в упадок, работать руками Панкратов не умел, а у тетки на хозяйство не хватало сил. Дом был старым, в стенах уже не было труб, они давно проржавели, и вода просто текла по известняковым сантехническим руслам, повторяющим форму изгнившего трубопровода. Стены часто подмокали, трескались и зелено плесневели, электричество то и дело трещало от коротких замыканий, но пожар не возникал только из-за удачного баланса сырости.

Панкратов завернул на кухню, чтоб перекусить. На плите была кастрюлька с супом. Возле плиты стояла маленькая табуретка — на нее для высоты влезала тетка Агата, когда готовила. Панкратов понюхал руки и пошел к раковине. На носик крана был надет резиновый хобот с пластмассовой лейкой — если повернуть на ней маленький рычажок, то лейка пропускала прямую струйку или же рассыпалась дождиком. Панкратов пустил струйку и вымыл руки хозяйственным мылом. Потом взял ложку и похлебал прямо из кастрюли.

Тетка оставила Панкратову на тарелке гроздь винограду. Видно было, что поела и сама — на тарелке, похожие на худенькие воробьиные лапки, лежали две обглоданные виноградные веточки. На кухню было сунулся Сереженька, увидел Панкратова и метнулся под теткину софу — было слышно, как скребут по полу его лапы.

Панкратов зашел в маленькую покоробившуюся комнату. Ее карликовое пространство было под стать игрушечной тетке Агате. Повсюду стояли тазы и кастрюльки, улавливающие слякоть. Перед ширмой на низком стульчике сидела тетка. По ее лицу текли детские слезы.

— Чего плачешь, тетя Агата? — зло спросил Панкратов. — Воробья сожрала? Я лапки видел.

— Винограду съела... — тихо ответила тетка.

— И что? Чего плакать? -- Панкратов сделал голос добрым и погладил тетку по седенькой с проплешинами голове.

— Съела и не заметила. А где же удовольствие? — тетка Агата ясно улыбнулась и как девочка снизу верх посмотрела на Панкратова. — Снова дрался?

— Нет, тетя Агата, я смирный, — успокоил тетку Панкратов, вдруг резко ущипнул ее за затылок. — Уродка. Смотри у меня! — и как старообрядец погрозил ей Сильным и Злым.

— Куда? — спросила тетка, увидев, что Панкратов снова направился к двери.

— Побездельничать, — лениво сказал Панкратов. На его собственном языке это означало пойти затравить девушку. Экзаменовать школьников называлось «баловаться».

Панкратов без приключений вышел на охотничью дорогу. День был ясный, синий, в легких облачках. Панкратов чуть понежился на горбатом шифере, потом перевернулся на живот и начал смотреть на дорогу. Внезапно появилось тягостное волнение, даже не волнение, а какое-то предощущение тревоги. Тут же возникло непреодолимое желание убежать дворами домой и, как Сереженька, забиться под теткину софу. Панкратов даже поднялся с шифера, но тут появилась белая.

По-другому ее никак нельзя было назвать. Тоненькая и высокая, в белой, чуть посверкивающей на солнце курточке, то ли кожаной, то ли из материи, белых штанах и туфельках на узком, как журавлиный клюв, каблучке. У девушки были светлые, выгоревшие до цвета мела длинные волосы, и на плече висела белая лаковая сумочка. Лица Панкратов не рассмотрел, но это было не важно. Красота и внешность его не интересовали.

Панкратов брюхом вниз сполз с гаражной крыши и пристроился за Белой. Через минуту она коротко оглянулась и ускорила шаг. Панкратов тоже увеличил скорость. Белая свернула между ангарами — видно, сдали нервы. Она оглянулась, снова вильнула. Панкратову даже показалось, что Белая не убегает, а вроде сама ведет Панкратова по своему маршруту, проверяя всего лишь, не отстал ли он. Панкратов опять ощутил огненный прилив тревоги, но девушка призывно оглянулась, и Панкратов, забыв про осторожность, продолжил охоту.

Вдруг они очутились на каком-то пустыре. Панкратов никогда здесь раньше не был, даже не знал, что это место существует. Кругом возвышались бетонные стены, чистые, без надписей краской, словно сюда вообще не попадали люди. В гравийной крошке желтели головки одуванчиков, валялся битый кирпич, мелкие черные камушки, битыми пивными самоцветами посверкивало стекло. Воздух горько дышал близкой железной дорогой. Было очень тихо, и даже птицы не пролетали над пустырем.

Панкратов растерялся. Белая от испуга завела себя и его в тупик, и Панкратов не знал, как себя вести в такой глупой ситуации. Белая замерла и стояла спиной, плечи девушки мелко тряслись, и Панкратову казалось, что она плачет.

— А как вас зовут? — спросил Панкратов, больше чтобы успокоиться самому. Белая обернулась, и Панкратов задохнулся от ее холодного, словно остекленевшее молоко, лица с красным, как мясо, ртом и январскими голубыми глазами. Белая дрожала, но не от страха, а от беззвучного смеха. Потом Белая приблизилась и погладила Панкратова по руке. Ее пальцы напомнили Панкратову ледяной сквозняк из оконной щели:

— Как меня зовут? — голос у нее был хриплый, с каким-то лиственным шелестом. — Первое мое имя Белая — во мне Свет. Второе мое имя Страстная — во мне Плод. Третье мое имя Слезная — во мне Соль. Четвертое мое имя Костяная — во мне Мозг. Пятое мое имя Земляная — во мне Червь. Шестое мое имя Вечная — во мне Бог. Седьмое мое имя Глиняная — во мне Прах. Восьмое мое имя Окаянная — во мне Каин. Девятое мое имя Тухлая — во мне Дух. Десятое мое имя Голодная — во мне Зуб. Одиннадцатое мое имя Скорбная — во мне Ад. Двенадцатое мое имя Трупная — во мне Смерть...

От желудочно-пронзительного страха у Панкратова, казалось, расплавились внутренности. Он понял, что наступило самое страшное в его жизни. Панкратов оглянулся в поисках палки, не увидел, подхватил с земли бутылочное стеклышко и принялся остервенело наносить себе неглубокие царапины, чтобы отпугнуть Белую. Он также попытался издать привычный бабий вопль, но связки не подчинились ему — Панкратов только свистнул сорванным горлом.

— Жених дал кровь, — Белая ловко прильнула к руке Панкратова и слизнула алые капельки колючим, как репей, языком. Потом Белая глубоко выгнула свои запястья — кожа на них разошлась, точно чешуя, и в просвете выступили черно-густые отворенные жилы.

— Невеста дала кровь, — Белая стала мазать рот Панкратова, хриплый голос ее обрел зычное подвальное эхо: — Женился урод на одной жене, женился урод на двух женах, женился урод на трех женах, женился урод на четырех женах, женился урод на пяти женах, женился урод на шести женах, женился урод на семи женах, женился урод на восьми женах, женился урод на девяти женах, женился урод на десяти женах, женился урод на одиннадцати женах, женился урод на двенадцати женах: первая — наружу гнутый гвоздь Наталья, вторая — снесли гаражи Анна, третья — битое стекло Ольга, четвертая — кошачья моча Галина, пятая — гайморова пазуха Лариса, шестая — топленое масло Ирина, седьмая — тухлое мясо Людмила, восьмая — бинты по рубль тридцать Надежда, девятая — черви завелись в зубах Евгения, десятая — сухой рыбий корм Юлия, одиннадцатая — лужа ацетона Анжела, двенадцатая — костная мука Кристина...