Андрей Голяк - Ничего, кроме настоящего

За несколько дней до мероприятия, позвонив своей пассии, я расписал в ярких красках всю привлекательность вечеринки, потом намёками обрисовал, как много потеряет несчастный, которому не удастся принять участие в кутеже (слово "кутёж" в разговоре, естественно, не употреблялось). Справившись с этой задачей, я в минорных тонах описал своё предстоящее одиночество на этом празднике жизни, если я пойду туда без спутницы. И в конечной части своей речи я сладким голосом попросил Наташу составить мне компанию, чтобы я не умер от тоски. Девушка без излишнего жеманства заявила, что готова спасти меня от ужасной пытки одиночеством, если компания будет приличной, и я гарантирую её доставку домой к часу, указанному строгими родителями. Дёрнув от восторга себя за ухо и прослезившись, я заверил, что всё будет пучком и все условия будут соблюдены.

Теперь предстояла ответственная задача – правильно одеться. Я с негодованием отмёл джинсы, свитера и всякое другое легкомыслие. Если хочешь произвести неотразимое впечатление – надень строгий классический костюм. Он сразу подчеркнёт все твои имеющиеся достоинства и дорисует те, которыми ты и не мечтал обладать.

Конечно, при условии, что костюм на тебе хорошо сидит.

Итак, я предстал перед Наташей облачённый в свой белый костюм, с правильно подобранным галстуком и с тщательно уложенной шевелюрой. Я был строг как дипломатическая нота и академичен как студенческая зачётка. Наташа была в обтягивающих джинсах, выгодно подчёркивавших её замечательную фигуру и в тонком прелестном свитерке. Я облизнулся, увидев это чудо, но вовремя спохватился, что вести себя нужно соответственно костюму, и предложил спутнице опереться на мою руку. Про себя я отметил, что костюм сработал. Теперь главное, чтобы при нашем появлении у Паши никто не заорал что-нибудь типа:

– Ну ты, чувак, даёшь! Ваще обмажорился в корень! Где костюмчик спёр, бродяга? Я думал, что ты кроме шортов ничо не носишь!

К моменту нашего прихода гульбан бушевал в полную силу. По этой простой причине на мой необычный внешний вид никто не обратил особого внимания, что сыграло мне на руку. Правда, натыкаясь на меня в водоворотах веселья, некоторые личности меня упорно не узнавали в новом имидже. Но это можно было списать на алкогольную интоксикацию и праздничный ажиотаж.

К счастью, веселье пока что находилось в рамках приличий. Под столами никто не валялся, на столах не танцевали и из окон не выпадали. Я, разумеется, знал, что всё ещё впереди, но надеялся, что к этому моменту я успею проводить свою спутницу домой.

Ни к чему описывать застолье – это скучно и неинтересно. Водка, вино, закуски разные. Банальный трёп под "соточку". Это всем знакомо и особо останавливаться на этом не стоит.

Я же ждал своего часа, то бишь момента, когда представится возможность продемонстрировать свои музыкальные таланты. Как ещё я мог пустить барышне пыль в глаза? Ведь музыка – это фишка, которая срабатывает в восьми из десяти случаев. А остальные два – это сигнальчик, что вы ещё не научились знакомиться с "правильными" девушками.

Сначала пел я один, позже горланили песни все, кому не лень. В этой суматохе возникла идея организовать на следующей вечеринке, намечаемой на субботу, маленький "квартирник"1. "Мысля" была с восторгом поддержана всеми окружающими, и было решено реализовать её

"в троечку": я, Паша и Палыч. С барабанщиком нашим были знакомы немногие, но трепались о нём основательно и по полной программе.

Именинник, которому выпала сомнительная честь принимать у себя весь этот вертеп в следующую субботу и терпеть наши музицирования, передал через нас Палычу приглашение, и вопрос был улажен.

После решения всех организационных вопросов оттяг вспыхнул с новой силой. Танцы – быстрые, медленные, рок-н-роллы, шейки, твисты, рок, диско. Короткая романтическая фаза подошла к концу, и веселье медленно, но неуклонно, продвигалось к своему пику. Взглянув на часы, я с облегчением отметил, что нам пора. И мы слиняли тихонько, по-английски, ни с кем не прощаясь.

А дальше был сон. По дороге к Наташиному дому мы беседовали (о чём – не помню). Я, по-моему, читал стихи по-французски. Она слушала меня, улыбалась, и я тонул в её обаянии. Я тонул, и ничего не мог собой поделать. Мы были потеряны в этом большом вечернем городе и осень шептала нам что-то, что было таким же неотвратимым, как ночь, которая приходит на смену дню. Но эта ночь была близкой и родной, она – наша сестра, ведущая нас в лабиринтах пространства и времени.

Мы вдыхали дым сказок о чьей-то несбывшейся любви и не чувствовали горьковатого вкуса, потому что знали – у нас всё будет по-другому.

О, уверенность, что поселяется в сердце каждого из нас, когда приходит время Любви! Когда встречаешь на тропинках oктября Ту,

Единственную.

Я шёл от её дома, чувствуя терпковатый вкус нашего первого поцелуя. А троллейбусы, пробегающие мимо, пели мне предсказания о тайнах первых прикосновений. Тротуары подставляли ладони под мои шаги, и на этих ладонях лежали письма Осени. Письма, которые каждый человек читает хотя бы раз в жизни. В них надежды переплетены с сожалениями, поэзия с прозой, встречи с расставаниями, и всё это подёрнуто дымкой времени. И только тот, кто умер для Любви, чье сердце – просто мешок, перекачивающий кровь, только он считает эти письма всего лишь опавшей листвой.

Иногда мне хочется быть за рулём,

Управлять направлением ветра,

Тонко чувствовать грань между тенью и светом,

И быть осторожным, когда мы вдвоём.

Возвращаться обратно на вечеринку не хотелось. На душе было умиротворение, которое обычно приходит после пережитого безграничного счастья или крайнего отчаяния. Я зашел в парк, присел на скамейку и закурил. Странная штука – курение в темноте. Многие говорят, что это не приносит удовольствия, так как мы не видим дым.

Может быть и так. Но зато создаётся ощущение полёта, которое полностью компенсирует отсутствие удовольствия от самого курения.

Тонко чувствовать грань между тенью и светом…

Я чувствовал, что глупо и беспросветно счастлив.

Мне было не по себе. Выражение довольно банальное, но по-другому это не назовёшь. Я давно заметил, что самые истасканные выражения оказываются самыми точными. В другое время я бы всласть поразмышлял на эту тему, но сейчас я был способен только на то, чтобы прислушиваться к дрожи в руках и стараться подавить неприятный холодок внизу живота.

Вообще-то, я находил своё состояние довольно странным. Я не раз пел на людях, и никогда не замечал за собой склонности к излишнему мандражу. А сегодня всё было по-другому. Я посмотрел в сторону

Палыча и отметил, что он нервно грызёт фильтр сигареты. Я подошёл к нему и шепнул: