Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам!

Алкоголику жена или соседка могут дать отравленную водку, и потом сказать, что он сам ее где-то купил. И докажи тут умысел. Могут быть превышены дозы сердечных препаратов, человек, будто бы поскользнувшись, может выпасть в окно при мойке стекол, угореть, якобы случайно быть убитым током, не выбежать при, казалось, случайном пожаре. Наверняка существуют научные способы выяснения истины, но в случаях, когда причина ясна и явного умысла нет, ситуация неразрешимая. Потом Борисков снова был с Евгенией, но всегда оставалось ощущение, что это вот-вот кончится.

Борискова всегда поражала такая разница видения мира, когда ты любишь и когда не любишь. Он помнил тот день, когда впервые встретил

Женю. Сначала было обычное утро, потом они с ней встретились, куда-то прошли вместе, и все изменилось, и трудно было уже вспомнить, как это все было и чувствовалось до нее. С этого момента вся жизнь Борискова была разделена на период "до Жени" и "после встречи Жени".

Борисков всегда обожал лето и жару. В тот год на город упала жара.

Эти несколько дней, реже неделя лета, запоминаются надолго, их потом помнят целый год. Женя в такие дни приходила домой, скидывала с себя все и, пока не залезала под душ, какое-то время слонялась по дому босиком и совершенно голая. В этот самый момент или сразу после душа ее можно было прихватить. Он караулил ее по дороге от ванной до спальни. Это была их давняя летняя игра. Женя делала вид, что сердится, поскольку потом приходилось снова идти мыться. Иногда потом уже оба болтались по дому голышом.

Спать было невозможно, одеяло прилипало к потному телу. Спали тогда полностью нагишом – даже в трусах казалось жарко – лишь под одной простыней. Народ ночами шлялся по улицам. Купались всюду, даже в заливе, рискуя на мелководье распороть ногу об осколки бутылки.

Огромное количество пива было выпито, тонны мороженого съедено.

Лучшим местом были прогулки по реке. Продавцы в магазинах имели вид вареных раков. Они одурели. Свободная от предрассудков молодая публика перла в шортах и в майках, а некоторые даже пояс голые шли прямо в метро. Парень в вагоне выразился странно:

– Жара дома стоит. Собака ходит с открытым лицом.

С тех пор институт в памяти Борискова был связан только с любовью.

Все остальное помнилось крайне смутно.

Евгения тогда какое-то недолгое время подрабатывала в справочной скорой помощи. Борисков однажды там у нее был. В большом зале гудели голоса: "Скорая" – слушаю вас!.. Фамилия? Адрес? Возраст больной?..

Как зачем? Может быть, ей надо педиатрическую бригаду… Я не грублю, почему это нельзя спрашивать у женщин возраст?.." За стеклянной стеной в справочном тоже все кипело. "Как, говорите, фамилия?.. Так… Домой не пришел? Когда? Пятнадцатого? Одну минутку… Сколько лет? Тридцать четыре? Одет был как? Красная рубашка была? Синяя куртка? Та-а-ак… Пятнадцатого вечером был с подобными приметами доставлен во второй городской морг. Съездите туда, может быть, ваш… Телефон запишите…"

Отношения Борискова с Евгенией претерпевали разные этапы. Как водится в юности, на них огромное влияние оказывали книги, друзья и музыка. Так Женя однажды послушала одну эмоциональную песню и вдруг заявила Борискову: "Я от тебя ухожу!"

Именно в период учебы в институте стали проявляться и некоторые неприятные вещи. Стало понятно, что есть талантливые люди, а есть не очень. Есть трудолюбивые, а есть – ленивые. Поначалу многие собирались стать хирургами. В этом был определенный романтизм, однако потом Борисков заметил, что когда резали лягушек и вставляли им в аорту тоненькую канюлю – у него это никак не получалось: сосуд рвался, а соседка по столу своими тоненькими пальчиками сделала это играючи. Другие руки. Борисков начал чувствовать и понимать, что есть вещи, которые он сделать не может.

На пятом курсе в зимние каникулы Борисков, решив подработать денег, поехал в Новгородскую область. Строили там в одной деревне телятник. На беду все это время стояли жуткие морозы – за тридцать.

Вода в умывальнике замерзала. Самое жуткое было возвращаться после работы через поле к деревне. Мороз там, на поле, был вообще ужасный

– воздух обжигал лицо, снег визжал под валенками. Выли волки. Воду для строительного раствора приходилось постоянно греть. Строить в такие холода, наверняка было просто нельзя, но деваться было некуда.

Другого времени не было. И как-то строили. Правда, получил небольшое обморожение кожи рук. Евгения его лечила.

Учеба шла своим чередом, и по мере обучения мир менялся. Понимание строения человека изменяло отношение ко всему и все восприятие вселенной. Тогда это воспринималось очень остро. Он как-то попытался рассказать об этом Виктоше, но она его не поняла, и Борисков заткнулся. Виктоша не могла этого понять в принципе. У них ничего подобного не было. Медицина – клановая специальность. Это и особая система обучения и особое восприятие действительности. Виктоша раздраженно сказала на это, что Борисков бредит. Возможно, она и была права.

Был на курсе и свой доморощенный поэт Петя Заслонкин. Он писал

(правильнее будет сказать, строчил) стихи, которые из него хлестали, как вода из брандспойта. Заслонкин обожал всякие праздники и дни рождения, к которым всегда сочинял чуть не целые поэмы с рифмами типа "поздравляем-желаем", непременно выступая на всех застольях.

Народ был в восторге: еще бы – свой поэт. Кроме того, недавно оказалось, что теперь Заслонкин создал и ведет собственную интернет-страничку, которая была буквально забита написанными им стихами и поэмами. Кто-то, возможно, их и читал. Судя по счетчику, иногда даже два-три человека в день на его сайт заходили.

Особенно Заслонкин любил что-нибудь сварганить к Восьмому марта.

Всем девушкам в своей группе сочинял индивидуальные стишки в открыточку, типа:

Пусть солнце из окна,

С гвоздей сверзятся рамы.

Тебе посвящена

Моя кардиограмма. или еще Борискову запомнилось, застряло в памяти стихотворение из такой открыточки:

Когда-нибудь вспомнится что-нибудь

Типа: патанатомия.

Чья-то физиономия.

Анныивановнино ворчание.

Перед зачетом отчаянье.

И солнечный блеск нечаянно

Сквозь кленов листву замечаемый…

И этот вечер.

Как фотоснимок засвеченный.

На рояле оплывшие свечи.

До встречи, друзья!

И прочее в том же духе. Анна Ивановна, кстати, была бессменной старостой их группы и ее изначально называли по имени-отчеству, хотя и на "ты", впрочем, нередко бывало и "Анка". Оказалось, что у

Заслонкина были написаны чуть не целые поэмы. Причем, поэма писалась с ходу, почти без помарок, чем он очень гордился. С точки зрения

Борискова все это было ужасно и напоминало ему пение под караоке, которое могут вытерпеть разве только очень пьяные, глухие или сами поющие. Музыкальных профессионалов типа Брамса, Шопена или Свиридова тут же бы стошнило, и притом мучительно. Впрочем, это была безобидная забава. Так же как и эти стихи, которые Заслонкин сочинял в огромном количестве. Сам он на любую критику в свою сторону говорил: "А всем моим родственникам и знакомым нравится!" Но всех этих его родственников и знакомых поражала сама возможность и способность говорить русским языком в рифму и не матом. Ведь как они сами не пытались, придумать другую рифму, кроме как "смородина – родина" или "поздравляю-желаю" – ни у кого из них не получалось.