Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам!

Следующей была сильно исхудавшая онкологическая больная, которую колдуны, у которых она последнее время лечилась, клали в какую-то раковину в окружении свечей, водили по ней яйцами. Яйца после этого становились черными внутри, что будто бы говорило о выходе болезни.

Наверняка тут был какой-то фокус. Ей казалось, что вроде как даже лучше. Они отдали все деньги, продали дачу и все накопленные за многие годы семейные ценности. Ничего не помогало. Больные читали полумистические книги, где тоже искали надежду. Между тем, эти колдуны заранее прекрасно знали, что ничего и не поможет. Человек умрет, а деньги можно будет оставить себе. Они были как воронье, слетающееся как раз на такие вот тяжелые случаи. Этот был тот период, когда у людей можно забрать сразу много денег. Но так играть верой людей небезопасно, Борисков бы никогда не рискнул. Причина обращения состояла в том, что больная прочитала в какой-то популярной книжке, что в крови живут трихомонады, и именно они вызывают опухоли. Она желала, чтобы ей непременно назначили лечение.

Разговаривать с ней было очень тяжело.

– С кем вы живете? – как-то спросил Борисков одну пациентку, заполняя в ее карточке раздел по условиям быта.

Вопрос этот неожиданно вызвал у женщины некоторое видимое затруднение. Наконец, подумав, она сказала:

– Когда в России, то с мужем и сыном!

Борисков немного удивился:

– Это как? А когда не в России? – Она немного замялась. Оказалось, что она работала скрипачкой в симфоническом оркестре, который чуть ли не десять месяцев в году находился на гастролях в Европе и

Америке. Возможно, и в таких ситуациях складывалось какие-то временные походно-полевые браки и союзы, не позволяющие чувствовать себя одинокими на чужбине. Десять месяцев, год – это очень много. В юности был у Борискова один хороший знакомый, который поссорился со своей подругой и уехал на год куда-то в экспедицию. А когда приехал, то в тот же день пошел к ней с цветами мириться, делать предложение.

Даже обручальные кольца по дороге присмотрел, а она, немного располневшая, оказывается, уже гуляет около дома с детской колясочкой. А прошел всего-то год. Всего лишь только один год! А она за этот год встретила другого мужчину, вышла за него замуж, зачала, выносила и родила ребенка. Для нее за этот год прошла целая эпоха.

Она стала матерью. И когда ее прежний друг перед ней появился, она его даже не узнала. А ведь они когда-то любили друг друга, клялись в вечной любви друг к другу. Ситуация была неудобная, никто из них не знал, как себя вести, о чем говорить. Выручил малыш: он запищал, требуя пищи, и она, извинившись, побежала его кормить. Он же остался один среди весны и какое-то даже не мог осознать, куда ему теперь вообще идти и что делать. И такое бывает. А получилось все просто.

Этот парень что-то там придумывал себе, мучился, строил планы, а другой банально познакомился с ней на улице и тут же предложил выйти за него замуж. И она вышла. Почему нет?

Следующим на приеме был Иван Петрович Жигунов. Жигунов работал в городской администрации, приехал, как всегда опоздав, извинился, рассказал Борискову:

– Вы не поверите, Сергей Николаевич, приехали, извините за выражение, пидарасы с требованием разрешить им провести сексуальных меньшинств. По сути – демонстрацию за свои права, кои, кстати, никто и не пытается ущемлять. Во главе делегации – очень агрессивный адвокат, трясет конституцией и требует: "Почему коммунистам, угнетавшим народ, можно, а нам нельзя? Нет, вы мне ответьте! Дайте письменный отказ!"

– Ну, и что? – спросил Борисков, тут же представив себе такой парад на Невском, взяв за образец виденный им однажды по телевизору и проходивший где-то в Америке, где разряженная и разнузданная публика трясла задницами, грудями, чуть не демонстрировала половые члены и отвратительно высовывала длинные языки.

– Я ему и говорю: а потому нельзя, что тема эта по сути своей сугубо сексуальная, то есть проходящая с грифом "дети до шестнадцати", поскольку тут обсуждаются вопросы различных способов сексуального соития, то есть совершенно для детей не предназначенная. Дети, гуляя по улице, могут спросить родителей: "А что это за размалеванные дяди, и другие переодетые в теть дяди и страшные тети, и что они хотят?" И что должен тут ответить родитель:

"Они хотят заявить, о своем вправе драть друг друга в задницу"? То есть это, конечно, все обсуждаемо, но не при детях же, и не в открытой, по крайней мере, до двадцати двух часов, дискуссии. До определенного времени показывать эротику даже по телевизору нельзя.

Если бы вы какую-то политику требовали, то это совсем другое дело – пожалуйста (понятно, абсолютно исключая "Россия для русских" и русские марши и где есть любые упоминания "русский" и "национальный"

– это табу), но посуди, если разрешить им этот ход, то могут потом и другие личности вылезти: не только любители анального секса, но и некрофилы, говноеды, сторонники многоженства, проститутки, которых нынче уже столько, что они вполне могут создать свой профсоюз и даже свою партию; в противовес им будут немногочисленные любители традиционного секса (в основном пенсионеры и участники Гражданской войны). Но ведь, согласитесь, существуют же определенные правила приличия, где вопросы физиологических отправлений, как-то: дефекации, мочеиспускания, соития и оргазма не должны обсуждаться публично. Неужели не понятно, что нельзя рекламировать человеческие пороки, и этот и другие, такие как пьянство, курение, проституция, азартные игры. Самое поразительно, что они все сами прекрасно знают, что это пороки, но что-то такое от нас хотят, а что – непонятно.

– Ну, и что, убедили? – спросил, смеясь, Борисков.

– Нет, конечно! Да это и невозможно! Они же маньяки! Угрожали, что будут обращаться в Европейскую комиссию по правам человека. У них там тоже есть своя мафия и везде свои люди. Наверняка существуют и тайные знаки, как у масонов: может быть, сережка в ухе (уж так не знаю точно в каком – и считаю, вообще не нужно мужику сережек) или еще какие метки, или язык надо высунуть особым образом и им потрясти

– не знаю. Так что меня, возможно, скоро будут публично судить, как

Милошевича – за геноцид, а там у них, в Гаагском трибунале, как известно, долго не живут!

Клинорды, живущие в общежитии, рассказали следующую любопытную историю. У них в академии на кафедре учился на дерматовенеролога врач-трансвестит. С виду было совершенно и не сказать, что это мужчина. Пол выдавал только грубоватый голос и замазанные пудрой следы щетины. Откликался на женское имя Оля. Бог ведает, как его звали от рождения. Жил он в общежитии в женской комнате еще вместе с тремя девушками, и как-то там вполне уживался. На это Жирдяй, ухмыльнувшись, сказал: "И я бы, пожалуй, тоже там какое-то время пожил бы!" Жирдяй считал, что этот тип своих соседок непременно ночами попихивает.