Владимир Митрофанов - Врачу, исцелись сам!

Впрочем, таково было свойство Дубининского ума. Его ум был так сделан и во всем искал причину. Он даже постился, когда это было положено, также подведя под это некую теоретическую базу (очистка организма), молился перед иконой (искал резонанс с самим собой). Еще он любил поговорить об иммунной защите, но сам прививок не делал, постоянно ходил в соплях и страшно боялся сквозняков. Пить чай с тортом он тоже наотрез отказался:

– Когда я ем такой торт, то прямо чувствую, как у меня в сердечном сосуде образуется атеросклеротическая бляшка!

– Тут жира-то нет – он весь синтетический! – сказал ему на это

Жизляй. – У меня одна больная делает такие же вот торты, так говорит, что только полдня и выдерживает, а потом у нее от пищевых добавок безумно чешутся глаза, забивается нос и опухает лицо.

Борисков все это время опять думал, не допустил ли он каких-то серьезных ошибок с Карповым. Вроде бы, в этом случае нет, хотя, конечно, Борисков в жизни делал очень много ошибок. Плохие и неправильные слова говорил и поступки дурацкие делал. За многие из них и сейчас переживал. Что касается собственной врачебной квалификации, вопрос этот был для него болезненный. В прошлом году он и еще ряд товарищей проходили цикл усовершенствования, который все врачи обязаны проходить раз в пять лет, и затем сдавали экзамен и тестирование. Борисков тоже тогда прошел компьютерное тестирование без подготовки и полностью его провалил. Почти что на каждый второй вопрос компьютер сигнализировал: "Ошибка! Ответ неверный". Борискову тогда стало страшно, и он последующие две недели посвятил интенсивным занятиям и уже следующий тест сдал без проблем. Надо сказать, что вопросник состоял из двух толстых томов вопросов. Он и первого тома не просмотрел и половины, как уже устал, и забыл все то, что уже просмотрел вначале. Запомнить все это было просто нереально и невозможно. Он был в ужасе, весь его личный опыт тут был почти неприменим, поскольку вопросы были вообще по всем разделам медицины, и по каждому разделу придумывались ведущими специалистами по этим вопросам.

Борисков переживал, а Жизляй по этому поводу говорил:

– Ну и что? Я вот лишен иллюзий на этот счет. Я же не великий врач, как Боткин. В отличие от него я очень часто испытываю затруднение в диагностике, всю жизнь постоянно копаюсь в справочниках, слава Богу, сейчас ношу с собой карманный компьютер, где у меня записаны все основные схемы и препараты с дозами, чтобы хоть как-то соответствовать. А вообще – надо было учиться на кардиохирурга. Кардиохирурги – вот это элита, вот это работа! Пришил шунт, кровь пошла в обход забитой бляшками артерии и человек жив – почти что чудо! Или вставил стент, спас человека, получил хорошие бабки. Красота!

Кстати, доктор Попов тоже категорически отказался от торта, заявив, что он теперь сладкого вовсе не ест из-за лишнего веса. Он вообще чуть ли не каждый месяц объявлял:

– Начинаю новую жизнь!

А ведь нет ничего труднее, чем начинать новую жизнь. Борисков однажды нашел давнюю запись в своем дневнике, где кривыми буквами было написано: "Никогда не употреблять крепких алкогольных напитков!" И что же? Он еще раз десять готов был повторить эти самые золотые слова, но снова и снова нарушал это правило.

В два часа заскочил в отдел кадров. Там почему-то сидел хирург

Саша Коростылев, курносый, тридцати лет от роду. Он собирался в ближайшее время жениться и обсуждал с опытными женщинами бухгалтерии детали этой церемонии.

– Даже если бы ты специально придумывал, ты не смог бы найти более интересной и увлекательной для женщин темы! – сказал ему

Борисков, поздоровавшись с ним за руку. Женщины действительно с энтузиазмом давали Саше советы, вспоминая свои собственные свадьбы.

Одна даже свадебный альбом откуда-то извлекла. Борисков заметил, что женщины хоть через тридцать лет прекрасно помнят мельчайшие детали своей свадьбы и с удовольствием о них рассказывают.

– Сергей Николаич, – жаловался Коростылев, – представляешь, на

Английской набережной с меня требуют пятнадцать тысяч только за видео и фотосъемку!

– Я считаю, что это незаконно! Это навязывание дополнительных услуг. Понятно, что все это обходится разве что в две три тысячи, а эти деньги они потом делят, – взмутился и Борисков. – Не плати!

– В ином случае они грозятся провести укороченную процедуру!

– Это чистая обдираловка! Я тут слышал, что за вход невесты в оранжерею для свадебной съемки требуют тысячу рублей, тогда как для всех других посетителей вход двадцать!

– А еще на врачей пеняют. Там они обирают просто бессовестно, а потому приходят к нам и ноют: дорого! Ане знаете, сколько стоит голубей выпустить? – Далее речь зашла о символическом выпуске голубей на Стрелке Васильевского острова.

Борисков оставил эту компанию за обсуждением столь важных вопросов и поднялся этажом ниже – во вторую терапию, чтобы посоветоваться по одному больному. Там работал его давний и хороший знакомый доктор Витя Шафаров. Молодой, лет тридцати, но уже с лысиной. Очень улыбчивый. Такая была его натура. Он всегда пытался во всем находить что-то хорошее, даже в самой что ни на есть пропащей ситуации. Однажды он вдребезги разбил свою машину и еще по ходу дела три чужих, его оштрафовали, и буквально в один момент он потерял абсолютно все деньги, что у него были, залез в долги, голодал, осунулся. Однако и тогда говорил: "По крайней мере, я получил опыт!" – больше ему и сказать-то было нечего. Пострадал-то по собственной глупости: не заметил знака: проехал на "Въезд запрещен". Находить во всем что-то хорошее видно было его прирожденной чертой. Это сказывалось и в его повседневной работе.

Привычка давать ложную надежду была присуща его натуре. Конечно серьезный вопрос: хорошо ли вообще давать больным ложную надежду, или им надо резать горькую правду? Молодой женщине с недавно удаленной маткой и находившейся вследствие этого в глубокой депрессии, он, например, сказал:

– У вас ведь остались яичники? Значит еще не все не потеряно, в принципе вы можете иметь ребенка: можно забрать яйцеклетку, оплодотворить ее и нанять суррогатную мать…

Борисков, случайно услышавший это краем уха в ординаторской, где происходила беседа с этой больной, оторопел и потом сказал ему:

– Ты бы, Витя, поосторожнее давал обещания: знаешь, каких бабок стоит такая суррогатная мамаша? Считай, целая квартира! Ты хоть понимаешь, что даешь людям ложную надежду! Пусть с ней психологи работают.

Шафаров был невозмутим:

– Они живут в каком-то провинциальном городе, там у них вообще все дешевле. А в ее ситуации главное – как раз надежда. Любая. Она сейчас находится в беспросветном жизненном тупике. А я просто расковырял в этом тупике маленькую дырочку. Пусть она придет в себя, а там уже разберутся. Людям надежду надо давать всегда. Тем более в ее случае это вовсе не фантастика, а вполне реальная вещь. Нужны только деньги. А что касается ложных надежд, то нам всем всегда давали и дают ложные надежды. Весь коммунизм тоже был ложной надеждой. А женщина вообще по жизни пребывает в иллюзиях, при этом являясь куда как более приземленным и реалистичным человеком, чем мужчина. Мы и живем-то часто только потому, что верим в ложные идеалы! Забери у нас идеалы, и жизнь вокруг нас сразу превратиться в ничто. Знаешь, почему я ей это сказал? Эта женщина ждала и даже жаждала, чтобы я это ей сказал!