Павел Сутин - Эти двери не для всех

Домкраты – железка… Главное – редукторы… Значит – шестерни… В цеху зуборезного оборудования мало… – Изя вдруг разозлился. – Раз ставят такие задачи, пусть обеспечивают!" – Как вы смотрите? – твердо спросил Елиневич. – Не буду вам объяснять. Дело первостатейной важности. В декабре "Ил" идет в серию.

– Мы знаем твои возможности как руководителя, – повторил Степанченко.

– Борис Петрович, – сказал Изя севшим голосом, – если будут даны распоряжения всем службам и цехам… Инструментальному цеху, службе снабжения и комплектации…

Он даже сам себе порадовался – как быстро он все решил и как быстро приготовился.

– Все будет, – сказал Елиневич. – За это можете не беспокоиться.

– Нужен знающий технолог, – сказал Изя. Он подумал: "Диму Шантина надо". – И раз такие сроки, то пусть никаких заминок с комплектующими…

– Все будет, – терпеливо повторил Елиневич. – Прямо сейчас начинайте. Идите к себе в цех, составляйте комплектацию, список прикомандированных. Это правительственное задание, товарищ Браверман! И чтобы завтра я знал повременный план. Не буду вам объяснять… Успеете – почет вам и уважение. А не успеете – завод будет выглядеть не в лучшем виде.

"Как они меня быстро охомутали… – думал Изя. – А с другой стороны – куда я денусь? Правительственное задание… И уже решение парткома… Но почему меня?" Изя лихорадочно соображал – что еще? Что еще потребовать?

– Да! – сказал Изя. – Вот еще!

– Что? – спросил Елиневич.

Он уже поднялся из-за стола и взялся за ручку двери.

"…Все равно будут заминки… – думал Изя. – Что бы он сейчас ни говорил… Он мне сейчас наобещает всего, а потом мне придется каждое требование согласовывать. А спросят с меня… Надо брать быка за рога".

– Товарищ Елиневич… – сказал Изя звенящим голосом. – Товарищ директор, на время выполнения правительственного задания прошу официально назначить меня… дублером директора завода!

– Чего? – сказал оторопевший Степанченко.

Головко улыбнулся.

Елиневич отпустил ручку двери.

– Что значит "дублером"? – спросил он. – Хотя… Понимаю. Молодец! Согласен.

Приказ подготовят. Идите, работайте.

И Елиневич вышел.

– Ну ты даешь, Израиль! – сказал Степанченко. – Ты понимаешь, какая это ответственность?!

– А вы быстро соображаете, Браверман, – одобрительно сказал Головко. – Из вас получится отличный производственник.

Изя был начальником участка. На его участке работали две смены, по семьдесят человек каждая. И участок Изи выпускал более тысячи двухсот "наименований". То есть Изин участок производил столько разновидностей деталей.

Изя был молод. Но производственный опыт у него был для его лет немалый. После института его сразу назначили начальником производства центрального авторемонтного завода в Иркутске – "Ирзолототранс". Через год Изя уже был главным механиком управления строительства автозавода, там же, в Иркутске.

Сюда, в Омск, он перевелся, потому что родом был отсюда, здесь закончил Автодорожный институт.

И еще мама была нездорова.

"Изинька, ты будь поближе, я ведь не вечная", – сказала мама, когда Изя закончил институт в двадцать лет.

Изя так рано выпустился из института, потому что поступил в него пятнадцати лет – он экстерном и с золотой медалью закончил школу. А со второго курса был секретарем комитета ВЛКСМ.

"Где другие знают на пять, ты должен знать на шесть, Изинька, – когда-то сказала ему мама. – Жаль, бабушки с нами нет, она бы тебе лучше меня объяснила. Наша бабушка еще застала черту оседлости… А теперь опять нехорошее время… Тебе будет труднее других, Изинька. А ты все равно старайся".

Еще Изя готовился к аспирантуре. Месяц тому назад он послал документы в НИИАТ.

И еще Изя работал в школе рабочей молодежи – у него было сорок четыре часа в неделю, он преподавал физику и математику. Изе было трудно, времени оставалось только на сон. Но надо было заработать на аспирантуру – приодеться, запастись несколькими парами обуви, отложить на сберкнижку для мамы.

Временами Изя сомневался: "Смогу ли? Выдюжу ли?" Но ничего другого не оставалось. Изя был упрям и знал, что надо ставить перед собой цель и добиваться ее исполнения. Только так.

Он вернулся в цех (про запись на дрова в профкоме он, понятное дело, не вспомнил), зашел в конторку, сел за стол и начал писать химическим карандашом на листке:

"Технолог – Шантин.

Подготовитель – Финкенфус.

Бригадиры – в первую очередь Григоров.

Зуборезная группа!

РЕДУКТОРЫ!!!"

И жирно подчеркнул слово "редукторы".

Потом он достал из стола чистый лист и стал писать повременный план. Дважды заглядывал Резник, но Изя только отмахивался: не мешай. Наверное, по заводу уже поползли слухи, потому что Резник послушно прикрывал дверь.

Шла осень сорок девятого года. Омский авиастроительный завод номер сто шестьдесят шесть вскоре должен был запустить в серию первый фронтовой реактивный бомбардировщик "Ил-28"*. Это был первый самолет такого класса, после пошли в производство уже туполевские бомберы. Головной завод, КБ Ильюшина, находился в Москве, а дочерние предприятия – в Омске и Воронеже. На омском заводе в это время как раз начиналось производство центропланов, килей и фюзеляжей.

Фюзеляжи уже собирались на стапелях, но для выравнивания всех агрегатов необходимы были стапельные домкраты – они устанавливались под дуги фюзеляжей.

Стапельных домкратов на тот момент на заводе было ничтожно мало.

Изя просидел над планом полтора часа и отнес его в дирекцию.

Секретарша Елиневича, пожилая казашка, взяла у Изи план и сказала:

– Борис Петрович велел вас пускать к нему в любое время.

– Я завтра утром приду, – сказал Изя. – Я там написал, кто мне нужен. Приказ на меня готов?

– Борис Петрович только что подписал, – сказала секретарша.

– Я про дублерство, – сказал Изя.

– Готов на вас приказ, товарищ Браверман, – повторила секретарша. – Показать вам?

– Вы проследите, пожалуйста, чтобы директор утвердил мой список, – сказал Изя.

– В период с восьмого по семнадцатое вы назначены дублером директора завода по решению проблемы стапельных домкратов, – заученно сказала секретарша.

– Хорошо, – удовлетворенно сказал Изя.

До обеда он сдавал все текущие дела Резнику. Потом в конторку собрались Шантин, Иван Степанович Григоров (ветеран, известнейший на заводе человек), Амалия Финкенфус, пятидесятилетняя тощая латышка, и еще трое бригадиров.

– Садитесь, товарищи, – сказал Изя. – Начинаем производственное совещание…

Рассаживайтесь.

На Григорова можно было положиться. Изя знал, что Григорову достаточно сказать вполголоса – и все забегают. А Амалия Финкенфус была дотошная баба, страшная матерщинница, работяги перед ней трепетали.