Павел Сутин - Эти двери не для всех

– Перчатки не мойте, – сказала операционная сестра. – Бросайте в таз.

– У нас случилось изобилие, – насмешливо сказал первый ассистент. – Мы выбрасываем перчатки. Фантастическая роскошь…

Доктор со шлепками содрал с рук пленку латексных перчаток в подсыхающих бурых пятнах, повернулся спиной к второму ассистенту, и тот поспешно развязал тесемки халата.

– Реополиглюкин у нас есть, Дмитрий Саныч? – спросил доктор.

– У Люды еще четыре флакона, – ответил первый ассистент.

– Хорошо, – сказал доктор. – Промой, пожалуйста, дренаж, перед тем как домой пойдешь.

– Естественно… – буркнул первый ассистент.

Ассистенту можно было не напоминать про дренаж – не в том возрасте был ассистент, и в неформальной внутриклинической табели о рангах он занимал уже место немаленькое. Однако доктор напомнил потому, что и это тоже считал хорошей привычкой.

Он вышел в предоперационную, стянул с себя зеленый, выцветший от бесчисленных стирок халат и бросил его на пол, под рукомойник. Потом он сел на круглую вращающуюся табуретку с красным инвентарным номером и надписью "Оперблок" на исцарапанном сиденье. Доктор нагнулся (ему мешал животик), расшнуровал бахилы и, кряхтя, стащил их с коротких толстеньких ног. Под бахилами оказались обшарпанные "скороходовские" сандалии. Доктор встал над рукомойником, развязал тесемки желтоватой марлевой маски, свернул ее в кулек и положил на край раковины. Потом снял колпак, повесил его на подставку для таза с раствором муравьинки, пустил воду, подставил под струю кисти рук, смывая с них пот и тальк от перчаток, и поднял глаза к зеркалу, что висело над раковиной. В небольшом зеркале отражалась кафельная стена предоперационной, старая передвижная бестеневая лампа, задвинутая в угол, и кусочек окна с темной голой веткой и гроздью сморщенных красных ягод рябины за стеклом.

А еще в зеркале отражался доктор. Округлое лицо, розовая лысина с редкими волосками на темени и над лбом, жидкие, растрепанные, влажные от пота волосы.

Такая голова вполне могла бы принадлежать бухгалтеру строительного треста или часовому мастеру – с черным окуляром в глазу, с несвежим воротничком и в черном фартуке. Она могла бы быть головой служащего Госкомстата или Госкомзема, библиотекаря или заводского вахтера… Дряблые щеки с уже наметившимися брылями, бесцветные губы, явный намек на второй подбородок, бесформенный пористый нос.

Короткая шея и узкие, заплывшие жирком плечи, белая, поросшая редким волосом грудь в вырезе "зеленки". Торс в зеркале не отражался, но и торс был так себе – уже упоминавшийся круглый живот, валики, нависшие над резинкой коротких штанов, белые, гладкие лодыжки. А ниже – черные носки и "скороходовские" сандалии.

Словом, у доктора была совершенно заурядная внешность. Неинтересная внешность, скучная. Внешность человека, с которым никто особенно не считается и не церемонится (в данном случае внешность не соответствовала сути – с доктором считались, и еще как считались).

Но, кстати, небольшое зеркало на голубой кафельной стене могло показать внимательному наблюдателю еще кое-что. Непредвзятый наблюдатель, повидавший самые разные типажи, разглядел бы жесткие складочки в уголках пухлогубого, но отнюдь не безвольного рта. И еще одну складку – меж кустистых бровей – разглядел бы тот гипотетический, преуспевший в физиогномике наблюдатель. И эта неприметная складка, эта черточка, вроде бы незначительная, рассказала бы ему о крепком, упертом характере доктора. И о многом рассказали бы глубоко посаженные, маленькие, покрасневшие от усталости глаза – взгляд был спокойный, немного равнодушный. Это был взгляд человека умного и умелого. Человека, которому наплевать на то, что он толст и лыс.

Доктор вытер руки марлевой повязкой и снял с вешалки белый халат. В боковом кармане халата лежал старый целлулоидный футляр для очков, а в нагрудном – перьевая ручка "Паркер" с завинчивающимся колпачком.

В предоперационную вошел первый ассистент. Он с хрустом расправил плечи, бросил колпак на подоконник и спросил:

– Протокол сам напишешь?

Первый ассистент давно работал с доктором (собственно, доктор был заведующим отделением, в котором работал ассистент) и наедине был с ним на "ты".

– Напишу, – ответил доктор. – Митя, ты помнишь, что у него диабет? Бери сахара каждый день.

– Это не моя палата, – укоризненно сказал ассистент. – Это палата ординатора Скворцова. Ординатору Скворцову был в свое время вручен диплом о врачебном образовании… Надо воспитывать самостоятельность в ординаторе Скворцове, это будет ему полезно.

– Разговорчики в строю, – равнодушно сказал доктор, застегивая часы на пухлом, белом запястье. – Смотри за сахарами. Аденому сам будешь делать?

– Ординатор Гулидов будет оперировать, если ты не против. Я буду помогать.

– Хорошо, помогай. Только шейку ушей сам. И следи, чтобы он не торопился.

Добросовестный парень, и руки хорошие, но вечно торопится… Придерживай его. Я буду в учебной комнате, у меня занятия с курсантами.

Он надел халат и пошел к лифтам. Навстречу торопливо катили носилки две медсестры. Поравнявшись с доктором, они дисциплинированно замерли.

– Наташа, проследи, чтобы по дежурству отметили, сколько будет по дренажам, – на ходу сказал доктор.

Он вышел из лифта на втором этаже. На лестничной площадке курили три врача, приехавшие на повышение квалификации из Омска. Они приехали в Москву вчера вечером, сегодня был первый день их цикла оперативной урологии. Доктор уже заходил в коридор, но увидел врачей и остановился.

– Добрый день, коллеги, – сказал он. – Вы из Омской о-ка-бэ, верно? Хорошо. У меня к вам большая просьба – в клинике не курить… Без обид, коллеги… Лекция через двадцать минут, в учебной комнате. Командировочные удостоверения отдайте старшей сестре – это в конце коридора, слева. Я сейчас напечатаю протокол и жду вас в учебной комнате.

Он доброжелательно улыбнулся врачам и вошел в отделение.

– Это еще что за Винни-Пух? – недоуменно спросил один из врачей. – Я с тринадцати лет курю… Ну и порядочки у них тут, в Москве.

– Е-мое! – пробормотал другой. – Это же Браверман, мужики… Андрюха, я его сразу узнал!

– Да ладно тебе, – недоверчиво сказал первый. – Нет, точно Браверман?

– "Пластика мочеточниково-пузырного анастомоза по Браверману", – сказал третий.

– Вот тебе и "ладно", Андрей Евгеньевич. Корифеев надо знать в лицо. Бросай курить, Андрюха. У нас, в клинике Бравермана, не курят.

– Я думал, он повыше будет, – сказал Андрюха. – Ни хера себе… Слушайте, мужики, я сто лет конспекты не писал! Пошли скорее… Напомните мне, как его по имени-отчеству?

– Григорий Израилевич, – почтительно сказал второй. – Григорий Израилевич Браверман. Это, значит, мы не зря приехали… Так, где тут у них учебная комната?