Сергей Юрский - Западный экспресс

А пока ты жив и мы просто давно не видались. Ты в Ленинграде, я в Москве. Но я уверен: ты будешь играть в моем фильме о человеке, едущем в поезде через всю Европу, но душой и телом остающемся при этом там, в России. Ты всегда участвовал во всех моих затеях, для тебя в них всегда была роль. Но, кроме этого, в общении с тобой я всегда черпал силы, когда уходила уверенность, к тебе я обращался, когда не знал, где искать правду.

Мишка, я думаю о тебе, выбираю тебе роль в этом сценарии… или сам ее выбери. Я думаю о тебе под мягкий перестук колес по немецким рельсам, приближаясь к Базелю. Я вспоминаю твою дурацкую и такую понятную мне игру словами и буквами – как ты город Наро-Фоминск называл Нейро-Фоминск, и эту надпись на пивном ларьке:

ВРЕМЕННО ЗАКРЫТО УШЛА НА БАЗЕЛЬ

Вот и я “иду на Базель”. Через два часа швейцарская граница. Еще не финиш. Но близко. Скажем так – недалеко. Я думаю о друзьях. О тех, кто сейчас в снежном русском феврале, и о том, кто ждет меня там – в конце моего пути.

Симон приедет из Женевы встречать меня в Берн. Дальше мы поедем вместе. Я не представляю их расстояний. Совсем не представляю.

Женева – Берн – это как Москва – Ленинград или как Москва -

Подольск? Сказал, приедет на машине, а может, на поезде… Симон

Маркиш – мой самый старый, самый серьезный, самый важный для меня друг. Два года назад в Париже мы просто повидались – всего неделя среди многих других дел и обязанностей. И среди других встреч. Здесь у нас будет целых три недели – всё вспомнить, обо всем поговорить. Попробовать понять, как большая часть жизни прошла.

СИМОН МАРКИШ. Сын выдающегося советского еврейского поэта Переца

Маркиша, убитого советской властью вместе с другими членами

Еврейского антифашистского комитета. Вдова поэта Эстер и два сына: старший – Симон и младший – Давид были высланы на далекое поселение. Возвратились в 54-м, после смерти “отца всех народов”. Симон снова поступил в МГУ на классическое отделение филфака, где он раньше учился. Летом 54-го вдруг получил путевку в Дом творчества ВТО (Всероссийское театральное общество) под

Ленинград – в поселок Комарово. Там мы и познакомились.

Мы жили на веранде старого деревянного дома – пять человек отдыхающих – кровати одна возле другой. Мои родители тоже отдыхали здесь. У них была отдельная комната.

Юрий Сергеевич, мой отец, никогда не приказывал мне – он советовал, заинтересовывал. Вот и на этот раз – на пятый или шестой день “смены” (тогда ведь и в дома творчества приезжали все разом и разом уезжали – это называлось “смена”) – так вот в какой-то из начальных дней “смены” отец сказал: “Ты совсем заигрался в свои волейболы и пинг-понги. Рядом с тобой очень интересный человек. Ты обрати внимание”. Так мы познакомились.

Отец мой умер через три года в этом самом Комарове, опять во время “смены”. Молодым еще умер. Он оставил по себе светлую память в сотнях (не преувеличиваю!) друзей, коллег и подчиненных

(последние годы он был художественным руководителем

Ленконцерта). А мне он оставил свою шкалу жизненных ценностей.

Ценностей не оставил – их у него никогда не было, а шкалу оставил. Свет от тьмы он меня научил отличать. И еще – вот этим коротким разговором – оставил он мне самого главного друга моей жизни.

Мы жили в тоталитарном государстве. Были годы свирепого давления

– клещи власти, бывали и плоскогубцы – давит, но не режет.

Бывали и оттепели с прояснением и синим небом над головой.

Однако мы жили в тоталитарном государстве – всегда! Сейчас нередко ностальгически вздыхают и удивляются: куда девалось прежнее единение с друзьями, с соседями, с коллегами? Теперь, дескать, все врозь, каждый за себя, а тогда…

Да, тогда было иначе. Коммунальная квартира, почти тюремная кучность жизни одних ожесточали, других сплачивали. Из первых выросли оскаленные волки, из вторых – вздыхатели по прошлому.

Дружба была настоящая, и взаимопомощь была. Но всё это от бедности, от беды, от тесноты: деваться некуда – начинаем дружить. Выбора не было – всё, как Бог дал. Вернее, не Бог -

Бога не было. Случай! Чьи нары рядом – с тем и дружить. Либо ненависть, либо дружба. Дружба во имя ненависти к другой группе.

Спокойное, нормальное соседство невозможно. Это советский вариант общины, землячества, коллегиальности.

Исключения бывали. И наша дружба с Симоном – жителем другого и довольно далекого города – с самого начала имела оттенок какой-то исключительности. Это был собственный выбор, а не подчинение обстоятельствам. Он в Москве, я в Ленинграде. И у каждого много обязанностей – учеба, работа. И денег у каждого очень негусто – особенно не разъездишься. Но шли годы, а нить не обрывалась. У меня начались съемки в Москве, гастроли. Симона иногда заводили в Питер издательские дела. Я всячески старался при поездках в Москву выкроить денек лишний, и лучше, чтобы этот день был первым, а то потом дела закрутят…

Прямо с вокзала на метро или на такси (если схватишь!) – на

Плющиху. Поворот возле странного, вечно облупленного мельниковской архитектуры клуба “Каучук” – и тут же близко 2-й

Тружеников переулок. Дома пятиэтажные, барачного типа, одинаковые, 30-х годов постройки, наверное. Теперь они кажутся очень уродливыми. Тогда не замечалось. Ветерок шелестел в деревьях, девушки сплошь казались красивыми и заставляли оборачиваться, в голове громоздились планы, и вокруг было очень много нового.

“Гастроном” напротив Симкиного дома открывался в девять.

Приедешь чуть пораньше, значит, прогуливаешься туда-сюда в ожидании открытия. Вон Симкино окно. Иногда он подойдет к окну и замахает руками: “Ничего не надо! Завтрак готов! Бабушка ждет!”

Нет, надо! Есть традиция, и есть своя гордость. Водки взять

“маленькую” и что-нибудь по сезону – овощей, фруктов… или конфет в сером кульке. Время – конец 50-х. В Москве у магазинов очередей еще нет, продуктов не много, но чем-то торгуют. А нам что надо-то? И водка еще не нормирована ни по времени торговли, ни по количеству. Гордая красавица Вера Марковна – бабушка – завтрак приготовила аппетитнейший. Эти рыбные котлетки, эта селедочка под лучком! А Симкин кофе из зеленого щербатого кофейника! Ну и принесенная “маленькая”. И целый свободный день впереди – оба подгадали.

Прелюдия окончена. А теперь главное – говорить! Общих дел у нас нет, а значит, нет и общих врагов. Мы не запутаны в интриги. У нас еще нет – и не скоро будут – автомобилей. Это все для нас не темы. Женщины?! Ну, конечно! Отчасти. Тема важная, но живем-то в разных городах, тоже, стало быть, всё разное. Кино, книги, журналы – это общее. Разумеется, пробежались и по этой теме.

Ничего себе “пробежались” – в разговорах отмахали пешком километров десять, уже и пообедали, и еще вина взяли, и одолели бутылку-другую. И день начинает клониться к вечеру. И всё говорим.