Сергей Кузнецов - Девяностые: сказка

- Ну, не знаю, - протянул Антон, вспомнив недавнее посещение загородного особняка.

- А я - знаю, - продолжал Шиповский. - Вот у Димки Зубова куча народу берет: и траву, и экстази, и даже кислоту. Иногда, говорит, настоящие новые русские приезжают: крутые тачки, дорогие костюмы, все дела. Так что мы будем делать по-настоящему массовый журнал, без умняков.

Потом пили чай на кухне: Шиповский, Антон и Дима Зубов, не то редактор, не то дизайнер в том же "Летюче". Прихлебывая, Антон думал, что хорошо бы совершить диверсию на чайной фабрике - накрошить туда грибов… совсем капельку. Подумал - и устыдился: вот как измельчали психоделические люди со времен Тимоти Лири! Говорят, тридцать лет назад добрый доктор Тим предлагал впрыснуть ЛСД в водопровод - это вам не грибы в чай, конечно. Совсем другой масштаб.

На кухню заглянул молодой человек в несколько неуместном деловом костюме, хотя и без галстука.

- Гош, чай будешь? - спросил Шиповский.

- Какой тут на хуй чай, - загадочно ответил молодой человек, взял чашку Антона и скрылся.

Оказалось - это Гоша, сотрудник дружественной риэлторской фирмы. Они делили с редакцией "Летюча" трехкомнатную квартиру, принадлежащую все тому же Воробьеву. Все они - Шиповский, Воробьев, Дима и даже Гоша не то учились в одной школе, не то жили в одном дворе где-то в районе Фрунзенской.

- Вы что, так и общаетесь всем классом? - спросил Антон, взяв себе другую чашку.

- Да нет, - сказал Дима. - Я о большинстве народу вообще ничего не знаю.

- Ты вообще - отрезанный ломоть, - сказал Шиповский. - Даже на похороны Милы Аксаланц не пошел.

- Какая Мила? - заинтересовался Антон, - та, которая…

- Да, под машину бросилась, как раз недалеко от школы. А ты ее знал?

- Да нет. - Антон смутился. - Знакомый рассказал… а чего это она?

- Она всегда была странная какая-то… У нее с Аленой Селезневой была какая-то своя игра… в какое-то королевство… Вот Зубов, кажется, рассказывал.

Зубов пожал плечами:

- Что-то не припоминаю… Алена вроде говорила, но я забыл уже.

- Алена, что, тоже, с вами училась? - удивился Антон.

- Ну да, - кивнул Шиповский, - в одном классе.

Надо будет Горскому рассказать про королевство, подумал Антон, и тут опять появился Гоша. Ни к кому не обращаясь, он снова выматерился и отхлебнул чаю из второй Антоновой чашки.

- Два месяца пасу коммуналку, - объяснил он, - все согласны на всё, одна баба хочет переехать с доплатой в тот же район, в двушку. Спрашиваю: "Деньги-то есть?" Отвечает: "Да". Ищу варианты. Один, другой, десятый. Коммуналка очень хорошая, на Кропоткинской, в переулке. Наконец - нашел. Клиентка довольна, все остальные тоже созрели, устали ждать. На той неделе - подписывать и платить. И вот - приходит, денег, говорит, нет. Вышла, мол, осечка. И что я столько времени мудохался? Поеду вечером в "Армадилло", расслаблюсь по полной.

Выпалив все это одним духом, Гоша вылетел с кухни. Антон засобирался следом.

- Номер-то подаришь? - спросил он Шиповского.

- Даже на презентацию позову, - ответил тот. - Друзья Горского - мои друзья.

Антон вышел в коридор. Гоша как раз закрывал дверь за своей незадачливой клиенткой.

- Успеха тебе, - сказал ему Антон. Тот кивнул - скорбно и сосредоточенно.

Под металлический лязг за спиной Антон повернул на лестницу - и сразу увидел в проеме подъездной двери знакомый силуэт. Имя он крикнул вполсилы, как-то даже неуверенно, но Лера услышала и обернулась.

Июнь, 1980 год

Меня зовут Боря Нордман. Я плохо говорю букву "р", и потому все смеются, когда я представляюсь. Несколько лет назад я стал картавить нарочно: Здг’аствуйте, меня зовут Бог’я Ног’дман. Теперь смех - признание моего остроумия.

Сегодня мы пьем у Андрея Альперовича. Андрей не картавит, ему нет нужды строить из себя шута. Он - интеллектуал и антисоветчик, каждый вечер слушает вой глушилок по "Голосу Америки", не скрывает, что его дядя уехал в Израиль, а выпив, намекает: я тоже собираюсь - туда. Разумеется, когда придет время. Я думаю, Альперович сам не верит, что время придет скоро: иначе почему вместо учебника по ивриту зубрит "Правду" и выступает то с политинформацией, то на конкурсах политической песни. Ленька Онтипенко играет на гитаре, а Альперович сочиняет стихи. Стихи, честно говоря, дрянные: вот недавно он слепил ко Дню Антифашиста песню, которая начиналась словами "На нашем шаре жив еще фашизм". Явился гордый, прочитал с выражением. Я долго смеялся, а потом сквозь смех сказал: "На нашем шаре жив еще пиздец". Мы должны были петь эту байду хором, и Альперович умолял никому не рассказывать мою переделку. Я умею хранить тайны, я нем как могила - зато Ленька Онтипенко растрезвонил всему классу. На репетиции все безумно ржали, я даже предложил несколько раз спеть вариант с "пиздецом", чтобы он потерял свою привлекательность, но меня послали. Все, разумеется, обошлось, но пели вразнобой, а в зале хлопали и ржали в самом неподходящем месте - к удивлению учителей.

Меня зовут Боря Нордман, но все называют меня Поручик. Мне нравится это прозвище: Поручик был дамский угодник, ловелас, похабник. Император Александр говорил: "Ржевского надобно сослать в Сибирь: он наводнил Россию возмутительными анекдотами; вся молодежь наизусть их читает". Об этом написано в любом учебнике - только фамилия Ржевский, как всегда, заменена на Пушкин, а вместо анекдотов говорится про стихи.

Сегодня мы пьем у Альперовича. Разлив по стаканам портвейн, я поднимаю тост за прекрасных дам, подкручиваю воображаемый ус: настоящих усов у меня нет, только черный пушок под носом. Наверное, его можно брить, а вот завивать - точно нельзя. Я поднимаю тост за прекрасных дам, хотя их сегодня немного: только Лерка Цветкова и Женька Королева. Женька почти не пьет, бухла должно хватить: мы взяли два портвейна и три "Фанты". Говорят, "Фанту" делает та же самая компания, что производит "Пепси-колу", так что у нас сегодня - настоящий буржуйский напиток.

Сегодня мы пьем у Альперовича: на столе - бутылки и стаканы, колбаса в качестве закуски, на тумбочке - "Электроника-302", играет "Чингисхан". Мы знаем кассету наизусть и, когда доходит до припева, лениво подпеваем:

- Жалко, что американцы не приедут, - говорит Лерка.

- Ага, - тут же отвечает Альперович, - наши этому только рады: они не могут позволить свободного обмена информацией.

Я хочу ему сказать, что он не на политинформации, но Сидор берет гитару и, перекрывая "Чингисхан", поет: "Быстро приближается земля, мой "Фантом" не слушает руля". Да, жалко что американцы не приедут.

Я выключаю магнитофон, Альперович встает и уходит на кухню - наверное, поискать еще выпивки. Я вижу: Лерка что-то шепчет Женьке на ухо и кивает на дверь.