Сергей Кузнецов - Девяностые: сказка

Там она должна лежать и сейчас, подумал Антон, Сидор сказал, что за это время никто сюда не приезжал. Все встало на свои места: Антон вспомнил, что на записке были напечатаны те самые стихи - "Лети, лети лепесток", - и были нарисованы какие-то знаки. Явное указание, оставленное Жене убийцей. Антон открыл дверь и собирался сразу броситься на поиски - но в последний момент остановился и снял ботинки. Развязывая шнурки, он явственно услышал шорох - словно кто-то крался в глубине дома. "Наверно, крысы", - подумал Антон.

Он не любил крыс. Они напоминали ему не то о двух рассказах Лавкрафта, прочитанных пару лет назад, не то о неприятном кетаминовом трипе, в котором он однажды эти рассказы "вспомнил". Кстати, ни в самом трипе, ни в рассказах о крысах не было ни слова.

Коридором Антон прошел в гостиную с круглым столом, куда выходили двери семи спален. Женина была первой справа, Антон вошел и заглянул под стол. Пусто.

И в этот момент гулко хлопнула входная дверь. Антон побежал назад, распахнул ее - и успел разметить, как захлопнулись ворота.

"Похоже, глючит" - подумал Антон.

Но это была не галлюцинация: окно первого этажа разбито, на полу свежие следы. Вспомнив про видеокамеры, Антон бросился в чулан, переоборудованный под пункт управления - но выяснил, что камеры только показывают, но ничего не записывают.

На воров непохоже: вся электроника стояла нетронутой, шкафы не взломаны. Пропала только злосчастная бумажка, на которую Антон так рассчитывал. Значит, кто-то - логично предположить, что убийца - проник в дом, уничтожил улику и, завидев Антона, убежал. Антон вспомнил запаркованную неподалеку иномарку и пожалел, что не запомнил номер или хотя бы модель.

Но все было не зря: Антон возвращался, сжимая в кулаке находку, о которой не мог и мечтать. Эту вещицу он нашел на полу Жениной комнаты, когда решил на всякий случай проверить, не занесло ли бумажку сквозняком под кровать. Она сверкнула сразу, как только он нагнулся.

Золотое кольцо. Наверняка сделано на заказ и могло принадлежать только Жене: крупный бриллиант в золотой оправе изображал цветок. Четыре лепестка оборваны. Оставалось только три. Итого - семь.

Сентябрь, 1990 год

Десять лет назад мы учились в одной школе, думает Рома. Я даже представить себе не мог, что у меня будет машина. Я даже представить себе не мог, что буду заниматься бизнесом вместе с Поручиком и Сидором. Что вообще буду заниматься бизнесом.

Красный "ниссан" останавливается у дверей ресторана. Вьются белые ленты, вместо пупса - матрешка с Арбата: Горбачев с родимым пятном на полголовы. Сидор, в сшитом на заказ костюме, выходит из машины.

- Горько! - орет Поручик и бросает горсть гривенников под ноги жениху. Распахнув заднюю дверь, Сидор берет на руки невесту в белой фате.

Машка смеется, в воздухе мелькают длинные ноги, кажется, я вижу подвязку чулка. Поручик говорит, девушку в чулках трахать особенно сладко. Интересно, носит ли чулки его Наталья? Думаю, я никогда об этом не узнаю.

Сегодня на Наталье пышное платье, с широким подолом, с бантами по краям. Будь оно белым, можно было бы принять ее за невесту. Она ревниво смотрит на Машку и шепчет Поручику:

- Обрати внимание, голубчик, на ее платье. Я спрошу у нее телефон портнихи.

- Сидор Машку за платьем в Париж возил, - говорит Альперович, и Поручик шутливо грозит ему пальцем: еще какие идеи есть?

Десять лет назад мы учились в школе. Десять лет назад казалось: богатство - это магнитофон "Грюндиг", пластинка "Бони М", джинсы "ливайс". Я даже представить себе не мог: купить свадебное платье в Париже. Даже представить не мог такие деньги. Думаю, потому, что таких денег просто не было.

Мы торгуем компьютерами, возим из Японии машины. Так получаются деньги, которых не может быть. Деньги, на которые можно купить все.

Леня Онтипенко говорит с Поручиком, рассказывает:

- У меня тут двое знакомых провернули одно дельце, срубили немеряно баксов и купили себе "мерседес". На все. А на оформление - ну там, растаможка, ГАИ, все такое - денег не осталось. Так "мерседес" у них и гниет теперь.

- Идеальная история, - смеется Поручик.

- А телефончик этих ребят дашь? - говорит Альперович, - Я бы перекупил.

Денег должно быть много. Их должно хватить на все: на "мерседес", на растаможку, на ГАИ, на гараж и на сигнализацию. То же самое с женщинами: нетрудно купить одну ночь - но потом должно хватить на платье из Парижа, чулки, белье, золото, бриллианты, ресторан и свадебный оркестр.

Впрочем, Лера никогда не носит чулок. Я даже не знаю, почему.

Мы входим в зал: для свадьбы Сидор снял весь ресторан. Столы вдоль стен, сервелат, красная рыба, тарталетки с сыром, бутерброды с икрой. Цветы, оркестр, приглашенный тамада.

Столы - как прилавки на рынке. Все, что можно купить за деньги. Осетрина, водка, шампанское, цветы. Бывшая Мисс Екатеринбург.

Я слышу, как Альперович говорит Жене:

- Знаешь, я иногда думаю, что все это - морок. Все эти деньги, машины, ресторан за десять тысяч рублей. Что я проснусь в один прекрасный день - и на дворе тот же серый совок, что и раньше.

- Думаешь, консерваторы победят? - спрашивает Женя. - Думаешь, Горбачев не выстоит?

- Какой на хрен Горбачев, - говорит Альперович. - Я думаю, все кончится само. Знаешь, как молодость проходит.

- Но деньги-то - останутся, - отвечает Женя.

Деньги останутся, думаю я. Денег должно быть много. Чтобы красную икру можно было есть каждый день. Потому что иначе появится какой-нибудь Альперович и скажет Я бы перекупил. Скажет про машину, про квартиру, про женщину. И ты опять остаешься один.

- Деньги, - говорит Альперович, - это только воплощение азарта. Я два года назад встретил Сидора около "Лермонтовской". Он шел и помахивал таким полиэтиленовым пакетом "Мальборо". А в пакете были свалены пачки денег, тогда еще рублей. Я посмотрел и понял: только это - настоящее.

- Передай мне бутерброд с икрой, - говорит Женя. - Я люблю икру.

Десять лет назад мы учились в школе. Мой брат уже сидел, а я продвигался по комсомольской линии. Я даже представить себе не мог, что икру можно есть каждый день. Мне трудно было представить, что каждый день можно есть досыта.

Десять лет назад мы учились в одной школе, думает Женя. Лерка была красавицей, а я - дурнушкой. Трудно было представить, что она так растолстеет, махнет на себя рукой. Зато теперь можно приезжать к ней раз в месяц с бутылкой портвейна, с тортом, с чем-нибудь вкусненьким, купленным в магазине после часовой очереди. Приехать - и рассказывать о своих мужчинах, о поездках в Серебряный бор и в Сочи, о страстных ночах, дорогих подарках.

Невозможно представить, что Лерка уезжает. В Лондон, на три года. Что она там забыла? В Лондон надо было ехать мне, я бы вышла там замуж за англичанина, они с ума от русских девушек сходят, жила бы в фамильном замке, Лерку бы звала в гости.