Василий Ершов - Страх полета

Их поддерживала надежда на удачу, а главное - на расчеты капитана.

Вышли из нижнеудинской зоны. Диспетчер попрощался и пожелал удачи. Штурман набрал частоту Иркутска.

Все те нравственные усилия капитана, второго пилота, штурмана и бортинженера, которыми, собственно, и держался этот полет, подпадали под модное нынче научное определение "управление ресурсами экипажа", сокращенно обозначаемое в авиационной среде английской аббревиатурой CRM.

Климов, воспитанник совершенно самостоятельной советской школы летного мастерства, в своих инструкторских изысканиях не обошел вниманием усиленно внедрявшееся в передовых авиакомпаниях новшество. Он добыл этот увесистый документ и посвятил достаточно времени знакомству с ним.

Поначалу у старого пилота теплилась надежда, что он почерпнет в этих западных разработках что-то новое для себя. Он окунулся в первые разделы... и сразу увяз в развесистой клюкве формулировок, определений, классификаций, деления на части, частички, доли, ответвления, деление ответвлений на главки, разделы, подразделы, части, частички...

Он искал в этом документе новое; новым для него оказалось то, что простые вещи, которые были известны ему почти с пеленок, - выдающиеся умы Запада сумели запеленать в строго выверенную, красивую, сложную, пропорциональную, солидную, увесистую, внушительную паутину, строго офисного, вылизанного пошиба.

По мнению создателей этого руководства к действию, сидящих в уютных кабинетах американского университета за чашечкой кофе, - его должны были изучить назубок все как один летчики. Их и заставили зубрить. А вызубрившие этот документ летчики все равно исправно убивают людей в катастрофах, причем, не реже, чем во всем мире, и в той же России, в частности.

К такому выводу приходил старый пилот-инструктор, выпустивший в небо, может, не один десяток толковых капитанов.

Волга впадала в Каспийское море. Но Волга, согласно трактовке этого шедевра, относилась к классу рек, к отряду больших рек, отряд этот подразделялся на горные и равнинные, стремительные и неторопливые, с крутыми и с пологими берегами, а берега, в свою очередь, распределялись по целому ряду своих признаков и отличий.

И за столь великой, цельной, увесистой, внушительной системой, которую впаривали доверчивому русскому летчику прагматичные и дальновидные западные деятели, в кружевах прописных истин как-то затерялся весь смысл, сводящийся к тому, что великая река все-таки в то море просто впадает.

Климов задавал себе вопрос: а может, он просто не дорос до современного понимания? Может уровень его интеллекта не позволяет? Может этот... тьфу, прости господи, индекс, айкью этот, у него не столь высок? Высшего образования не хватает?

Он вспомнил один забавный случай. Как-то раз в штурманской летчики обсуждали проблемы новой, капиталистической жизни. Разговором заправлял кудрявый молодой капитан, с двумя ромбиками на форменном пиджаке, свободно оперирующий высокими псевдонаучными категориями. Он явно чувствовал свое интеллектуальное превосходство. И когда Витюха задал ему наивный вопрос, желая что-то уточнить, кудрявый снисходительно обернулся к штурману:

- Вот ты - не знаю, как тебя зовут... а - Виктор... - вот ты, Виктор, сразу видно, что не имеешь высшего образования... - он повернулся к аудитории ромбиковой стороной груди. - Как бы тебе попроще объяснить...

Срезал. Витюха, кончавший высшее военное штурманское училище, как-то увял и постарался незаметно испариться из штурманской.

Некоторое время спустя тот "дважды умный" капитан при элементарном уходе на второй круг допустил досадную и опасную промашку, чуть не свалил самолет, и CRM ему не помог: сняли во вторые пилоты...

Старый летчик вспомнил, как, бродя по залам музеев и картинных галерей, на экскурсии по которым он вечно таскал экипаж и проводниц, он вглядывался в произведения великих мастеров и прекрасно, без особой подготовки, понимал, что хотел сказать ему художник.

За исключением этого черного квадрата. Он долго ломал голову, что может означать этот шедевр, почему его называют великим, почему его с помпой и треском покупают олигархи, да за такие деньги, на которые можно было бы обустроить приличную авиакомпанию.

Потом, на склоне лет, он понял. Голый король! Голый! И никому не хочется прослыть дураком и невеждой, и все стыдливо лепечут друг перед другом нечто эдакое, про абстрактные, высокопарные, нежизненные понятия. А король таки голый! И Малевич велик тем, что сделал из людей миллионы этих... лепечущих... с индексом айкью... Щеки только надувают.

Привыкший видеть в документах практическую сторону, Климов никак не мог приложить этот CRM к реальному полету. Он вгрызался в эту чуждую систему, пытался вызубрить, вникнуть, разложить по полочкам... Нет, не получалось. Вроде там все было правильно. Очень правильно. Но он пытался увязать документ со своей работой - и увязал в словоблудии. Мозг отказывался воспринимать эту кашу, и, в конце концов, Климов согласился остаться дураком и работать по старинке, так, как подсказывал ему опыт.

Такой документ мог быть сочинен только в обществе, где за великое достижение прогресса считается удалить всех до единого микробов с унитаза. И потом его что - лизать? Стерильное, спрятавшееся от грязи жизни, деградирующее общество.

Деньги правят всем. Впарить, умеючи, можно все что угодно, и так у них большинство свои гроши и зарабатывает. Элои этим и живут, думал старый летчик. Постигая жизнь из окна автомобиля, на котором американцы ездят чуть ли не в туалет, никогда не сотворить жизнеспособного документа. Но пыль в глаза пустить можно, и еще и заработать на этом.

Климов, в бытность свою вторым пилотом на Ан-2, как-то вышел жарким летом из самолета на глухом таежном аэродроме, вернее, простой площадке, вырубленной прямо в тайге, и решил справить нужду под буколической сенью дерев, таких пышных и красивых сверху.

Продравшись сквозь кусты густого подлеска, он вдруг оказался как на другой планете. Трава, росшая выше пояса, путала ноги. Со всех сторон на человека налетели, налипли, впились и покрыли буквально слоем пауты, комары, мошка, гнус... Он терпел несколько секунд, потом во весь дух бросился на открытое место, преследуемый тучей хищной мелкой живности, забился в кабину и все охлопывал себя и не мог дождаться взлета.

Вез Климов тогда таежников, весьма непрезентабельно выглядевших в своих сапогах и брезентовых гачах, с сетчатыми накомарниками на головах, - но вышедших к самолету из той самой тайги, в которой они живут, работают, рожают и выращивают детей, и которая не приняла изнеженного горожанина.

Потом он дня три задумчиво ходил, весь опухший от укусов, чесался и думал о жизни.